Выдавать только по рецепту. Отей. Изабель
Шрифт:
Вот я на ногах и здоров. Я дохожу до самой двери, и то, что я вижу в гостиной, в зеленом рассветном свете, обладает выпуклостью, кремневой остротой, которая не обманет. Я уже не сплю.
Сюзанна здесь, стоит у окна, повернувшись ко мне спиной. Она собирается уезжать. Поставив у ног закрытый чемодан, она завершает свой макияж. Должно быть, она увидела меня в зеркало пудреницы.
— Ты уже встал? — спросила она.
Она не обернулась. В ее голосе звенит жесткость реальности. Голубое платье, которое я видел накануне висевшим на окне, теперь
— Ты не уедешь, — сказал я. — Не сейчас: это невозможно.
Она поворачивает ко мне лицо, еще более бледное, чем во сне, цвета слоновой кости, с двумя неуловимыми морщинками в углах рта.
— У меня нет выбора, — отвечает она.
Она подносит к свету свое тонкое запястье, чтобы взглянуть на часы.
— Меньше чем через час автобус заедет за мной и другими девушками, поступившими на службу, как я. Рене, наверное, сказал тебе, что я теперь на службе. Я больше не свободна.
Меньше чем через час. Мне остается меньше часа на то, чтобы удержать Сюзанну. На всякий случай я обнимаю ее.
— Сюзанна, я прождал тебя целую ночь.
Она отстраняется, идет на балкон за своими длинными чулками, которые сохли там ночью, спокойно кладет их в сумку.
— Если хочешь проводить меня до автобуса, то иди одевайся.
Это приказ. Я повинуюсь. Я пускаюсь в путь к себе в комнату.
Завтра наступило. Сюзанна уезжает. Она действительно уезжает. До сих пор я не верил в этот отъезд; я воображал его. Теперь его надо пережить. Никакой наркотик не сможет помешать мне пережить его. У меня нет достаточно большой дозы, чтобы превратить отсутствие Сюзанны в присутствие, чтобы заполнить пустоту, которая останется после ее отъезда. Во время ее первого отъезда, в Мсаллахе, я записал ее в пропавшие без вести; отныне она будет в списках погибших. Потребовалось ее возвращение, чтобы состоялся настоящий отъезд.
Я надеваю брюки, рубашку. Возвращаюсь к Сюзанне. Она села, поджидая меня. Точит пилочкой ногти.
— Ты не хочешь побыть несколько дней со мной?
— Нет.
Я возвращаюсь к себе в комнату. Надеваю туфлю, только одну. Иду обратно.
— Сюзанна, почему ты пришла сюда?
— А куда мне было идти? В гостинице не было мест.
Она не подняла головы. Волосы спадают ей на лицо, как уши у пуделя.
Я неторопливо заканчиваю одеваться. Теперь спешить некуда. Сюзанна не уедет. Она думает, что уедет. Она закончила обрабатывать ногти; она проявляет нетерпение.
— Я опоздаю на автобус. Поторопись.
Она не подозревает о том, что против нее затевается. Она не знает, что ее ждет. Еще немного, и мне станет ее жаль.
— Ну все, все, я готов.
Словно перед уходом, я беру чемодан. Ключ в замке; я на два оборота запираю оба замка чемодана и кладу ключ себе в карман. Ловушка расставлена. У меня есть один шанс из двух, что она захлопнется.
Я поставил на пол закрытый чемодан. Глядя в упор на Сюзанну, я произношу слова, которые захлопнут капкан:
— Ты не
Она попалась. Я вижу, как тает гордость у нее на лице. В первый раз она улыбнулась, но словно испуганно, с порозовевшими щеками.
— Ты не сделал этого, — говорит она. — Ты не злой. Ты прекрасно знаешь, что я не доеду до Орана без наркотиков. Ты знаешь, что я должна ехать, что я не свободна.
Я не отвечаю. Захожу к себе в комнату, растягиваюсь на постели. Сюзанна зашла вслед за мной:
— Ключ. Куда ты дел ключ от моего чемодана?
Я не отвечаю.
— Дай мне ключ.
Я не отвечаю.
— Если бы ты взял то, о чем говоришь, зачем бы тогда ты запер чемодан на ключ? Ты ничего не взял.
Я приподнимаюсь.
— Если ты в этом уверена, — говорю я, — пошли.
Я снова беру чемодан. Иду к коридору.
— Мишель, дай мне ключ.
— Я его потерял. Пошли; ты опоздаешь.
— Ключ. Я хочу посмотреть, солгал ли ты.
— Я не солгал. Пошли.
— Верни мне ключ.
Я ставлю чемодан. Возвращаюсь к себе в комнату, Сюзанна идет за мной по пятам. Она идет со мной в ногу. Значит, ноги ее уже плохо держат.
Я ложусь на кровать. Она снова пытается улыбнуться. Она права; улыбка у нее очаровательная; она открывает два очень белых зуба. Но жалость сталкивается во мне с радостью дикаря, разбивается о нее, и вот я упрям, испорчен, словно дикарь, злорадно наблюдающий за тем, как на лице Сюзанны все отчетливее проступает страх.
Она по очереди проводит обеими руками по щекам, осунувшимся от страха. Она размышляет. Кусает губы. Ее голова покачивается направо и налево. Она ищет выход и не находит. Несколько раз она взглядывает на меня пристально, пытаясь понять, какую ложь или какую правду я скрываю. Но я непроницаем, как чемодан.
— Отдай мне ключ.
Никакого ответа. Ловушка, как и чемодан, плотно захлопнулась. Ах! Если бы Сюзанна хорошенько подумала, она бы поняла, что я не брал коробки; ведь если бы я ее взял, мне незачем было бы запирать чемодан. Но она не раздумывает, она замкнулась в своем страхе. Я ее не удерживаю. Суть ловушки в том, что она не может рассуждать, она не хочет подвергаться риску, каким бы малым он ни был, риску уехать без наркотика. Она, конечно, попытается уехать, но вернется.
— Не хочешь дать мне ключ? Ну так я ухожу, он мне не нужен.
Жалкая хитрость; она воображает, будто я стану ее удерживать. Она дошла до двери и передумала. Возвращается в гостиную, пытается вскрыть чемодан. Я слышу, как она пыхтит, ломает ногти о замки. Замки не поддаются. Я тоже не поддамся. После чемодана она попытается вскрыть меня.
Вот и она, слегка запыхавшаяся, но спокойная, принуждающая себя к спокойствию. Она называет меня по имени.
— Ну же, Мишель; верни мне ключ.
Она сказала это мягким голосом, в котором едва сквозит нетерпение. У нее может получиться получше.