Выдержка
Шрифт:
— А ты жестокий, «золотой» мальчик с Рублевки! Не всем же так повезло, как тебе: родиться у богатеньких папы с мамой. А зачем тебе жалеть нас, плебеев? Что ж, исчерпывающая характеристика, — усмехнулась она. — Пожалуй, останусь.
— А вот тут не спеши. Теперь он будет очень осторожен. Пусть насладится общением с твоей подругой. В удобный момент и в удобном месте подойдешь, напомнишь о себе. Думаю, не мне тебя учить, как это делается.
— С какой стати ты обо мне заботишься?
— Ты мне нравишься.
Я поцеловал ее еще раз. И нежно приобняв, шепнул томно и со значением:
—
Это ничего не значило. Я собирался высадить ее на МКАД и дать денег на такси. Но Соловьеву не обязательно об этом знать.
Он все понял правильно.
— Я ее увожу, — небрежно сказал я. — Нуждаюсь в утешении после всего, что ты мне рассказал.
— Приятного отдыха!
— И тебе того же.
— Созвонимся.
На этом мы и расстались. В машине Юля молчала.
— Где тебя высадить? — спросил я.
— У метро.
— До метро далеко. На МКАД устроит?
— Давай на МКАД.
— Оставь мне номер своего телефона.
— Зачем?
— Я сказал: оставь.
Она послушалась. Добравшись до первой же автобусной остановки на кольцевой, я затормозил. И дал ей еще сто долларов со словами:
— На такси. Береги себя.
Она поцеловала меня в щечку и упорхнула. В окно заднего вида я какое-то время наблюдал, как девушка в белоснежной мини-юбке и блузке с матросским воротником вышла на дорогу и подняла руку. Сверкающая иномарка тут же затормозила. Я с удовлетворением кивнул: порядок. О Юле теперь позаботятся. Она умница, не пропадет. Среди дам, обслуживающих элитную публику, встречаются потрясающие экземпляры. Умницы, красавицы и чрезвычайно предприимчивые особы. У Юли большое будущее. Может, жениться на ней? Я задумался. Из всех женщин, встреченных мною за последнее время, она была лучшей. Но что скажет на это папа?
Домой я вернулся к полуночи, а не к утру, как предполагала мама. Дверь открыла горничная, та самая, рыженькая. Как там ее? Лида, Лина, Лиза? Так и не вспомнив ее имени, я прошел наверх, в свою комнату, лег и крепко уснул.
Крупным планом: Ожерелье
Утром, спускаясь к завтраку, я с удивлением увидел за столом отца. Я посмотрел на часы: десять! Обычно он уезжает на работу в восемь, дабы к десяти уже попасть в свой офис. Только потом я сообразил, что сегодня воскресенье.
— Доброе утро, папа, — сказал я, присаживаясь.
— Доброе, — буркнул он.
Я понял, что он все еще сердится.
— А где мама?
— Она уже позавтракала и уехала в салон красоты. Вечером нас ждут на званом ужине.
— Боюсь, что не смогу составить вам компанию.
— Тебя никто и не приглашал.
Что можно на это сказать? Я пил кофе, чувствуя, как за столом растет напряжение. Похоже, что сейчас мне будут читать мораль. Я тянул, сколько было возможно. Читал газету, делая вид, что мне это чертовски интересно, и даже улыбался в особо занятных местах. Отец следил за мной из-под опущенных век. Выждав положенное приличиями время, я поднялся со словами:
— Завтрак был великолепен. У нас что, новый повар?
Отец тоже встал.
— Повар старый. Да и ты, похоже, не изменился. Когда только
— Намекаешь на работу, которую я бросил? Поверь, обстоятельства меня заставили.
— Ты плохо кончишь, Леня.
— Да ну? А вдруг я стану президентом?
Мы стояли друг против друга, я смотрел на него с высоты своего роста и чувствовал свое превосходство.
— Президентом тебе не быть, — отчеканил отец. — Народ за тобой не пойдет. Для тебя же нет ничего святого! Слова «родина», «мать», «любовь» для тебя — пустой звук.
— Почему ты так решил? — постепенно закипая, спросил я. — Эти слова для меня значат многое. Я люблю свою страну, люблю мать и умею любить женщину.
— Если бы ты любил свою мать, ты не сбежал бы из дома и не пропадал столько лет черт знает где, месяцами не давая о себе знать. Если бы ты любил свою страну, ты бы работал. Не ерундой занимался, а делом. Взял бы на себя ответственность за людей и производство. В твое образование столько денег вложено! Если бы ты умел любить женщину, ты бы не сделал стольких из них несчастными.
— Кого это я сделал несчастной?
— Ты спрашиваешь кого? Да вот. За примером далеко ходить не надо.
С этим словами он вышел из комнаты и через пару минут притащил за руку упирающуюся горничную. Как там ее? Лиду, Люду?
— Вот, — сказал он, отпустив девушку. — Сегодня ночью она рыдала. Я это слышал, когда спустился на кухню за стаканом воды. Как думаешь, в чем причина?
— Из-за меня? — Я в упор посмотрел на горничную.
— Нет-нет! — замахала она руками. — Что вы! Что вы! Леонид Андреевич здесь ни при чем! Я сама во всем виновата! Если вы откажете мне от места, я сегодня же уйду! Я не в обиде! Сама во всем виновата!
— Ну? — Я насмешливо посмотрел на отца. — Какие претензии? Видишь: девушка всем довольна. Будь уверен: я всех их осчастливил. Я это умею.
— Мерзавец!
Он размахнулся и влепил мне пощечину. Я стоял и улыбался. От боли плачут. Он ждал, я не трогался с места. На моем лице была все та же неизменная улыбка.
— Далеко пойдешь, — тихо сказал отец. — Но я уверен: кончишь плохо.
Хлопнула дверь. Он ушел.
— Что на тебя нашло? — зло спросил я Люсю. Наконец-то вспомнил ее имя! — Я тебя обидел? Оскорбил?
— Нет-нет! Я просто…
— Дура!
Теперь дверью хлопнул я. Не хватало еще ссориться с отцом из-за прислуги! Может, меня еще и жениться на ней заставят? На горничной? Родители сами меня так воспитали. Это они набивали мои карманы деньгами. Оплачивали сделанные от меня аборты, когда я учился в старших классах и в институте. Они всегда знали, кто я и что я. Какие теперь претензии?
Я выскочил из дома и кинулся в гараж. Спасибо за завтрак! Накормили! Я выводил машину из гаража и видел, как в окно второго этажа из своего кабинета на меня смотрит отец. Пойти к нему с повинной? Жениться на горничной? Но ведь это же такой пустяк! Эпизод с Люсей — пустяк. Возможно, что чаша его терпения переполнилась. И все теперь рушится из-за пустяка. Я вспомнил, как развивались наши с ним отношения. Он всегда был со мной строг, но терпелив. На меня никогда не поднимали руку. Это впервые. Что на него нашло? Что же такое случилось?!