Выдумщик (Сочинитель-2)

Константинов Андрей Дмитриевич

Обнорский попытался было вспомнить какую-нибудь молитву, но вспомнить ее помешала мысль о том, что Бог от него отвернулся.

* * *

А с Милой Карасевой случилось то, чего Серегин, конечно, предусмотреть не мог… Андрей ведь считал, что детально все объяснил девушке, что она сама заинтересована поскорее исчезнуть из Петербурга и начать новую жизнь. И сама Мила, действительно, хотела того же самого, но… Невезучей она была, вот в чем дело. Невезучей и, если честно, безалаберной — что было, то было, хоть и не принято плохо говорить о покойниках, но и «выкидывать слова из песни» — тоже ни к чему…

Когда Люда получила от Обнорского деньги на «новую жизнь»,

она буквально ошалела от радости — Миле казалось, что счастье наконец-то улыбнулось и ей, и на этот раз она не упустит свой шанс… Не стоит, наверное, описывать, как Карасева благодарила Серегина — все равно это не описать никакими словами. Мила даже на колени пыталась перед ним встать, но Андрей этого порыва не оценил, возмутился, разорался страшно, потом прочел целую лекцию о человеческом достоинстве — короче говоря, начал «воспитывать» девушку.

Обнорский говорил страстно и убежденно, говорил он вещи правильные и оттого немного занудные, но Мила смотрела на него преданными глазами и кивала, хотя даже и не пыталась вникнуть в смысл речи Серегина… Ей не до того было — мысленно она уже уехала из Питера, купила квартиру, поступила в институт и… Дальше разворачивались какие-то совсем уж чудесные перспективы. Конечно, присутствовал в ее суматошных мечтаниях и некий красивый и богатый «принц» (внешне очень напоминавший Обнорского), с которым она очень скоро непременно должна будет познакомиться…

Андрей совершил серьезную ошибку, оставив вскоре Милу наедине с ее радостью — не учел он того обстоятельства, что женщине обязательно нужно поделиться с кем-нибудь судьбоносными новостями из собственной жизни. А с кем делиться, как не с подружками?

Это в мужском понимании между женщинами не может быть дружбы — а у самих женщин на этот счет гораздо более сложное мнение… Дружба — не дружба, а приятельницы все-таки поверяют друг дружке разные сердечные и не только сердечные тайны — причем такие, какие из мужика подчас только пытками вытянуть можно…

Короче говоря, не удержалась Мила Карасева и устроила небольшой «девичник» — отвальную, так сказать. Разумеется, для очень ограниченного «контингента», в который вошли пятеро ее «коллег» — других-то подружек в Питере у Люды не было.

«Сестричкам по ремеслу» Мила и объявила о своем предстоящем отъезде, сказала, что решила счастья в Москве попытать, потому что в Питере «совсем жизни не стало», а в столице — там, может, все по-другому повернется… Нет, в подробности Карасева не вдавалась и о крупной сумме в долларах, имевшейся у ней, не обмолвилась ни словом — наоборот, Люда напустила романтического тумана, намекнула, что у нее в Москве один «серьезный и положительный человек» появился, готовый принять ее такой вот, какая она есть… Подружки ахали, переживали, сочувствовали и поддерживали Милу — на словах… Все ведь знали, как доставалось Медалистке от Плейшнера, Милка же с Некрасовым подчас «одна за всех» отдувалась…

В общем, хорошо просидели девочки — всплакнули, как водится, пожелали Люде счастья и удачи на новом месте, просили звонить, не забывать, обещали «помочь, если что». Милка растрогалась, расслабилась, разревелась — так, будто родительский дом собиралась покидать… И не заподозрила она ничего дурного, не толкнуло ее ничего в сердце, не почуяла Карасева беды… А из пяти ее «подружек» две — Анжелика и Кристина (в миру — Ирина и Лена) были девушками довольно «тертыми» и не по годам сообразительными. Они сразу смекнули, что раз Медалистка «отчаливать» собралась — стало быть, скорее всего, кой-какой капиталец откуда-то у нее появился… Может, Милка «клиента» какого-нибудь «лошистого» сумела «шваркнуть», может, по-другому как-то ей фортуна улыбнулась, но уверены были Анжела с Кристиной, что лежат

где-то в квартире Медалистки деньги… Даже если и клиента богатенъкого не было, когда насовсем откуда-нибудь снимаешься — обязательно разное барахло в наличность обратить нужно, все ведь с собой не потащишь… Еще во время застолья Анжела с Кристиной, выскочив на кухню, успели обменяться мнениями — надо сказать, что эти две «дамы» давно «работали» в паре и понимали друг друга с полуслова… Вот и в этот раз Кристине не пришлось убеждать Анжелику в том, что в Милкиной «хате» неплохо было бы провести небольшой «шмон». Если у Медалистки чего-то в Москве нарисовалось — какой-то мужик разнеможный, — так с нее все равно не убудет, а им, Кристинке с Анжелкой, еще в Питере долго «на спине работать»… И вообще, еще амеба, как известно, завещала делиться — и разделилась пополам. А потом — еще раз пополам. И так далее…

Сказано — сделано… Под конец «девичника» уже капнула Кристинка незаметно Милке в рюмку чуток снотворного сильнодействующего, такого, чье действие алкоголем только усиливается… Люда, когда девочек провожала, уже зевала вовсю — и никто этому не удивлялся, ясное дело, нервы. С «нервов» часто в сон тянет…

Закрыла Мила за девчонками дверь — и совсем ее разморило, даже сил на уборку не осталось. Так и прикорнула она на диванчике — и уснула глубоко-глубоко. Так глубоко, что не слышала, как часа через полтора после того, как все девчонки разбежались, вернулись Анжела с Кристиной. Эта парочка в дверь звонить не стала — подружки открыли несложный замок отмычкой, а цепочку Милка сама набросить забыла… «Шмон» проводили быстро и умело, знали, что Медалистка спит так, что ее еще несколько часов и пушки не разбудят.

И нашелся тайничок заветный, в который Карасева доллары спрятала… «Тайничок» тот был — смех один, Милка к шторе у стены сверху карман пришила, там денежки и лежали… Надо отдать Анжеле с Кристиной должное, убивать они Милку не стали, хотя и была такая идея — очень уж девушки разволновались, когда «бакинские» пересчитали… Был соблазн — взять все, открыть газовый вентиль на кухне и уйти по-тихому, закрыв за собой дверь… Кто потом что докажет? Про эту «нычку» долларовую остальные участницы прощального банкета не знали — а Анжела с Кристиной, кроме денег, из Милкиных вещей ничего брать и не собирались, так что ограбление бы никто и не заподозрил… Но, подумав, напарницы все-таки «застремались» — не звери же они, в конце-то концов, да и Милка им не чужая… Кабы не жизнь такая сучья, так и «обносить» подружку Анжелка с Кристиной не стали, но в том-то и дело, что жизнь у них была — самая что ни на есть сучья…

Кристина и Анжела вообще проявили благородство — из пятидесяти шести тысяч долларов они взяли только пятьдесят, а «шестерик» оставили Медалистке на «разживу» — последнее забирать грех, это все знают…

А потом напарницы ушли по-тихому, аккуратно захлопнув за собой дверь.

Не дай Бог никому такого пробуждения, какое у Людмилы Карасевой на следующий день выдалось — и так-то она себя чувствовала отвратительно, а уж когда в дорогу начала собираться и исчезновение пятидесяти тысяч долларов обнаружила — тут, вообще, на нее словно стена упала…

Мила всю квартиру перерыла, она то плакала, то истерично смеялась… Хотела было подружкам звонить, да не стала — какой смысл? Помнила ведь хорошо, как сама всех проводила, как дверь закрывала… Если и «обнесли» ее ночью — так кто же в этом сознается…

И Андрею Обнорскому Люда не позвонила — не смогла себя заставить, очень уж ей стыдно было… Он ей «новую жизнь» на тарелочке принес, а она… С горя и обиды напилась Милка, а потом на улицу ее понесло, а там — словно затмение какое-то нашло, решила она точку в дурацкой своей жизни поставить.