Выход где вход
Шрифт:
Их приветствовал тихий юрист, сотрудник фирмы. Он источал тихость всеми доступными способами — бесшумно двигался и еле перебирал губами. Шелестел что-то себе под нос, внятное лишь ему одному. Всем приходится напрягаться, чтобы расслышать хотя бы слово. Его безупречный внешний вид — полированные щеки, эксклюзивные костюм и галстук, накрахмаленная до несгибаемости рубашка, — сразу обозначил дистанцию между ним и Никитой. Кит предпочитал трехдневную щетину и свободный покрой одежды. В потертых джинсах и бесформенном свитере он чувствовал себя непринужденно при любом официозе.
Юрист
По временам юрист ввинчивался взглядом в Кита, расползшегося по кожаному дивану, словно просвечивал его насквозь. Кит всем своим видом демонстрировал, что этот блеф ему не интересен. 'Ничего он в документах не найдет! У нас все чисто. Чище не бывает!' — отвечал он взглядом на недоуменные взоры Веры. Пару раз прошелестели, обращенные к Киту, какие-то вопросы.
Через час участники переговоров всё еще всматривались в донышки опустевших чашек. Лишние куски сахара на краю блюдца оплыли коричневым кофейным айсбергом. Устав от неподвижности, Вера сосредоточилась на Марь Иванне. Психологическая поддержка клиента входила в круг её обязанностей. На лице той застыла смесь глухой озлобленности с тихим отчаянием.
За квартиру намеревались внести аванс противные покупатели — те самые, что хулили её наперегонки со своей риелторшей. И Марь Иванна никак не могла смириться с этой жгучей несправедливостью.
— Ну, те-то, у которых дача от моей неподалеку, они ведь тоже дали согласие! — причитала она на ухо Вере, задыхаясь от протестных чувств.
Вера, изнемогая от жалости, напирала на практическую полезность сделки:
— А зато эти предложили на тысячу больше. Те-то так и не смогли прибавить. Марь Иванна, ведь деньги — в Ваших интересах. Разве Вам не нужна эта лишняя тысяча?
Марь Иванна в ответ лишь злобно шипит:
— Ох, как они мне не нравятся, такие самодовольные! Вид у них — будто всё лучше других знают. Даже не поговорили со мной, о соседях не расспросили. Разве это по-людски?
— Но это — рынок, понимаете? Рынок. Кто больше денег дал, того и квартира.
Вера пыталась пробудить в Марь Иванне самосознание 'собственника'. Призывала её порадоваться выгодной сделке. А та лишь жалобно лепетала, чуть не плача:
— Но ведь квартира мне — своя, родная. Столько лет в ней прожито! Хотелось хорошим, душевным людям оставить. Передать в теплые руки. Я так на тех, первых, надеялась.
Тихий юрист отложил в сторону документы и жестом концертирующего пианиста прикоснулся к паспорту хозяйки. Марь Иванна вздрогнула, покрылась красными пятнами. Юрист углубился в изучение паспорта и неспешное сличение фотографии с оригиналом. Долго, вдумчиво сравнивал
Повисло недоуменное молчание. Несколько минут до слуха доносилось лишь поскрипывание кожаной обивки. Вера потихоньку гладила вязаный рукав, надеясь поддержать, успокоить. Хозяйка квартиры с вызовом уставилась на юриста. Чувствовалось, что Марь Иванна будет только рада, если внесение аванса сорвётся.
Вера бросила умоляющий взгляд на Кита. В ответ резкое движение верхних век — вниз, и гневно раздувающиеся ноздри — векам навстречу. Разрешение на аванс беззвучным юристом было всё же дано. Но с видом полководца, нехотя принимающего ключи от завоеванного города.
Высадив у метро безутешную Марь Иванну, Кит долго не мог унять негодования. Вера клокотала двойным раздражением — на юриста и на Кита. Напарник возмущал её непониманием простейших психологических законов:
— Слишком тихий голос у управленца — форма контроля над людьми. Представь, сколько сил нужно вкладывать, чтобы не упустить ни одного слова этого важного человека. Все сразу умолкают, напрягаются, прислушиваются. А, главное, у тебя уже нет мысли о том, чтобы самому что-то сказать. Только бы его расслышать!
Вера вычитала это из какой-то книжки, но автора забыла.
— Квартира у нас — чистейшая! — гневно бухтел Кит. — Ради чего мы три часа проторчали в их офисе на одном только сахаре с намеком на кофе?
Вера вдруг вспомнила, что была обижена на Кита ещё по дороге на фирму. И снова решительно отвернулась к окну. Недовольство собеседником у неё обычно проявлялось в том, что она замыкалась, уходила в себя, отгораживалась.
— …. держать людей в напряжении несколько часов! — почти без паузы продолжил Кит. — И все это — шебурша, не громче травы.
Он затормозил, пропуская вперед машину. И резко выплеснул остатки чувств по адресу юриста:
— Мммммм, сколько же у этого чудика комплексов! Худенький, неуверенный. Глазки бегают. А туда же — в Наполеоны, в вершители судеб! Да его без дорогого костюма от мебели не отличить. Из кресла еле виден. Ничтожество! И сам про себя это чувствует.
Вера втянула голову в плечи, предпочитая переждать грозу. Не хотелось работать громоотводом и подставляться под разряды отрицательных эмоций. Раз уж все слова её бесполезны, так хоть от лишних сотрясений укрыться.
— Давай в какую-нибудь кафешку заедем, — подуспокоившись, предложил Кит. — А то у меня их сахар поперек горла встал.
Однако Вере сахар не встал поперек горла. Тонкий кофейный аромат вкупе с красующимися в витрине кусками тортов — фруктового, ягодного, орехового, со взбитыми сливками, — мгновенно вскружили ей голову. Но Кит тяготел к конкретному — супам и горячим блюдам.
Претендовать и на обед, и на торт, было слишком большим нахальством. И Вера выбрала торт — наиболее дорогой и недоступный. Через пару минут Кит сосредоточенно поглощал обед, а Вера позвякивала ложечкой в элегантной чашке, потихоньку разрушая душистое кремово-ягодное счастье.