Выход где вход
Шрифт:
— Мам, а почему тебе бабушка ключи не дает? — полюбопытствовал Петька.
— Сама не знаю. Боится, что я что-нибудь украду у неё, наверное.
— Она же — твоя мама? — недоуменный взгляд исподлобья.
— Сомневаюсь, — едва слышно буркнула Вера. — Мне всегда казалось, что я — подкидыш.
Разбрызгивая слякоть и чихая от сырости, они заторопились к Марине. Сквозь туманную пелену на небе проступило солнце — блёклое, расплывчатое, похожее на луну. Робкие блики отражались в топких лужицах. Влажный запах коры и обнажённой земли принёс ощущение весны. Даже настроение чуть-чуть
Марина включила свет и бесформенные, смутные пятна разбежались по углам. Вещи снова обрели чёткие очертания. Пока Петька понуро развешивал куртку, прикрывая свежий разрыв на боку, Вера отправилась в голубую ванную мыть руки. Поневоле встретилась там с собственным отражением. Раздраженно пригладила непослушные, ершившиеся бесцветные волосы. Собственное лицо в зеркале она всегда находила расплывшимся и слегка помятым, а сейчас — особенно. Возле губ и на лбу появились новые морщины, довольно глубокие. Кожа обвисла, выглядела шершавой. Потускневшие глаза горестно изучали саму себя. Права мама — с такой физиономией не на что надеяться. Процесс самоедства прервался с появлением Петьки, которого Марина чуть ли не за руку привела умываться.
— Костя вот-вот появится, — извиняющимся тоном предупредила Марина. — Мы совсем чуточку его подождем, ладно? Хотя вы, наверное, с голоду умираете после прогулки…
— Нет, мы ни умираем! Обязательно подождем! — с энтузиазмом поддержала Вера, заглушая стон в желудке. — Петь, ты с Алей поздоровался? Она, наверное, у себя в комнате.
Изысканная ваза в гостиной опустела. Охапка 'лососевых' роз куда-то исчезла. Усохла, наверное. Вопреки обыкновению, Вера не тарахтела, возбужденно делясь впечатлениями и мыслями, а молчаливо прохаживалась по комнате, словно давно её не видела. Для неё что-то изменилось непоправимо. Дом, который всегда завораживал красотой и стильностью, почему-то вылинял, выцвел. Перестал светиться.
— Ой, а у меня такой ужас! — неожиданно выпалила Вера. — Петьке куртку на днях купила на последние деньги. Так он недели в ней не проходил! Сегодня треснула по швам.
И тут же обкусанные ногти впились в ладони острыми уголками — до того зло взяло на собственную глупость. Не хотела вспоминать, стыдилась признаваться в своих трудностях, а вот пришлось же! Само наружу вылезло.
— Что ж ты сразу не сказала? — забеспокоилась Марина. — Мы сейчас что-нибудь придумаем. Так нельзя. Слушай, Альбина же старше Петьки, больше ростом. У неё голубая куртка осталась совсем ещё не сношенная. Давай померяем, а?
— Петя! — закричала в коридор Марина, не дожидаясь Вериного согласия. — Иди-ка сюда! У нас с мамой к тебе дело есть.
Дальше Вера уже отключилась и никак не участвовала в уговорах Петьки, извлечении куртки и примеривании. Сын кривился и чуть не плакал от стыда, взглядом умолял её вмешаться. Но Вера твердо хранила нейтралитет. В конце концов, в их положении, это прекрасный выход. Не такая уж
— Мам, не пойду я в ней в школу! Меня засмеют. Тут и бантики на карманах. Позорище! — не уставал бунтовать Петя, выпрастывая плечи из куртки. — Теть Марин, ну, пожалуйста… Ну, не надо! Она — абсолютно девчачья.
— Бантики мы отпорем, — пресекла его протесты Вера. — Скажи спасибо, что хоть такая куртка есть. Меньше надо за гвозди цепляться.
Позор. Опять прилюдный позор. Что-то слишком часто ей приходится себя стыдится. И сына туда же втягивает. Вот не враждовала бы она так с бывшим мужем, взяла бы у него денег, как все люди делают, и сын бы сейчас не мучался. Значит, опять всё дело в том, что она — плохая? Не такая, как нужно? Вера тряхнула головой, тормозя поток самообвинений, и принялась укладывать Алину куртку в пакет.
— Петь, это не надолго, — шепнула она ему вслед. — Хотя бы через месяц у меня точно будет зарплата.
Только бы не слёзы в его глазах. Уже такой сильный, взрослеющий, почти с неё ростом. А как доходит до слез — таким цыпленком кажется, таким зайчиком, что тянет удавиться, лишь бы не мучить его, не позорить бестолковой мамой. Каждую его слезу Вера принимала на свой счет. Не кто-нибудь — это она была виновата! Она не смогла сделать его довольным и радостным. Не смогла обеспечить. Не смогла…
— Что ж ты не рассказала про деньги? — упрекнула её Марина. — Остаёшься без денег, а мне — ни слова? Я всегда могу одолжить. Ты меня совсем запрезирала что ли?
— Да что ты, — неуверенно оправдывалась Вера. — Это я себя запрезирала. Стыдно стало быть такой неумехой по жизни. Надоело себя стесняться. Думала — обойдусь. К маме сдуру сегодня потащилась. А там, как всегда, та-а-а-акое…
Марина, не дослушав Вериных россказней, исчезла из комнаты. Вернулась через несколько минут с веером купюр в руке. Не говоря ни слова, сунула их Вере и обиженно отвернулась к окну, теребя запястье.
— Ой, Мариш, ну зачем ты? — расплылась в улыбке Вера. — Спасибо, конечно. Только я точно не знаю, когда отдам. Прости уж меня…
— Не надо ничего отдавать, — отмахнулась Марина. — Мне не важно. А вот то, что ты закрылась от меня настолько…
Стыд стыдом, а всё-таки здорово. Просто чудесно, когда помощь приходит так вовремя. Вот что бы Вера делала без Маринки? А дальше что она будет без неё делать? Неприятный поворот мыслей заставил с тревогой осознать, что их дружбе на родной земле остались считанные недели. А потом?
Марина вдруг решительно произнесла:
— Ну, всё, садимся за стол. Больше его не ждем. Иначе я вас совсем голодом уморю.
Судя по количеству посуды на столе и емкостей на плите, им предстоял Большой Воскресный Обед. Оберегая семейные традиции, Марина по воскресеньям устраивала вселенскую трапезу. Сегодня на столе возвышались два огромные блюда с пирогами, вазы с пёстрыми салатами, глубокие тарелки для супа. Блюдо с овощами и зеленью, заливное, сельдь 'под шубой'. А нечто пряно-ароматное, дразня тяжелым мясным запахом, томилось в духовке.