Выход в свет. Внешние связи

Хол Блэки

Я вернулась к Евстигневе Ромельевне и, сменив пропитавшуюся кровью полоску новой, снова принялась растирать руки женщины, согревая дыханием.

Нужно лишить недосягаемого монстра преимущества. А какое преимущество у крылатой тварюги? Она сверху, и у нее выгоднее диспозиция. Значит, надо спустить чудовище на пол. Но как его сбить с потолка, если ни одно заклинание не подействовало? Любое живое существо давно бы умерло в тяжких мучениях, а это, взявшееся невесть откуда, похоже, питалось энергией направленных вис-волн и росло на них как на дрожжах.

Если предположить,

что над потолком поселилась нежить, у которой не бьется сердце, не бежит кровь по сосудам и нет легких, остается принять за основу, что это механизм, управляемый головой или туловищем, а у всякого механизма есть уязвимые точки — междоузлия, соединяющие подвижные элементы, или шарниры. Крылья крепятся к туловищу твари и удерживают её на весу. Если повредить их у основания, то у нас появится малюпасенький шанс.

Рассуждая, я не заметила, что перешла от обособленного местоимения "они", подразумевающего декана и профессора, к единому "нас". Нужно озвучить идею, и Альрик подтвердит, есть ли в ней крупицы здравого смысла.

Заменив пропитавшуюся полоску свежей, я проползла на четвереньках до края стола и высунулась из убежища.

— Что это за гнилушка с крыльями? — крикнул профессор.

— У Евстигневы спроси. Если выберемся, — ответил Стопятнадцатый из своего укрытия, и мне не понравился мрачный тон мужчины.

Зря он так. Нельзя сомнениями губить веру тех, кто слабее. А из четверых хомо сапиенс, присутствующих в лаборатории, только я оказалась самой слабой, и мне жизненно необходимо верить — в силу Генриха Генриховича, в неисчерпаемые возможности профессора, в чудо, наконец.

— Альрик Герцевич! — позвала громким шепотом и замахала рукой, призывая обратить внимание.

Мужчина спросил беззвучно: "Как?" Наверное, он специально разговаривал с деканом громко, чтобы притянуть интерес крылатого чудища к себе, а не ко мне и Царице.

— Нормально, — кивнула я. — Альрик Герцевич, нужно перебить крыло у основания! Она тяжелая и сразу свалится, только надо целиться поточнее.

Мужчина посмотрел на меня со странным весельем, а затем и вовсе заулыбался. Чему радоваться-то? Над нами зависла старуха с косой, вернее, с крыльями, а ему весело. Даже Стопятнадцатый, ослабленный раной, растерял оптимизм.

— Генрих Генрихович! — крикнул профессор. — Поступило предложение подрезать летуну крылья.

— Как? — отозвался из своего угла декан.

— Secanossi [40] !

— Ты серьезно? — в голосе Стопятнадцатого просквозили изумленные нотки.

— Кто живец? — крикнул Альрик вместо ответа.

— Н-не… уверен, что у меня получится secanossi… — ответил Генрих Генрихович после недолгого молчания и добавил гораздо тише: — По твоему сигналу.

40

secanossi, секаносси (перевод с новолат.) — разрезание, вспарывание

15.3

— Хорошо. Эва Карловна, когда скажу: "Поехали!",

закройте глаза и лучше руками. Всё поняли?

Я энергично закивала. Если уж декан не решился на создание secanossi, значит, оно невероятно сложное, и следует слушаться Альрика, горячо уповая на удачу.

Переползши к Евстигневе Ромельевне, сменила полоску и растерла ей руки, а потом, сняв туфли, принялась растирать ноги женщины. Молчание раненой настораживало.

Ухо, прижатое к груди Царицы, уловило слабое сердцебиение. Пульс едва прощупывался, но был равномерным.

Вздохнув с облегчением, я переползла к краю стола, чтобы видеть профессора и Стопятнадцатого. Альрик вел последние приготовления, доплетая неизвестное мне многоуровневое заклинание. Меж бровей мужчины залегла морщинка, свидетельствовавшая о крайней сосредоточенности; на лбу выступили бисеринки пота, а руки уверенно выделывали пассы в пустоте.

Черт, и почему я лишена возможности видеть этот шедевр? Судя по восхищенному лицу декана, следившего за подготовкой, из волн выстраивалось нечто эпическое, достойное войти в анналы висорики.

Наконец, профессор встряхнул руками, сбрасывая напряжение, а потом ухватил невидимую конструкцию пальцами и начал закручивать как винт. Под рукой Альрика разгорался сияющей луч — натянутый как тетива лука и звенящий как металлическая струна.

Тварь под потолком встрепенулась и оживилась, задергав крыльями. Каким образом умудрилось народиться столь безобразное создание с головой и туловищем, слипшимися в единый ком?

Пока мои глаза пытались вычленить особенности в анатомии летающего чудища, сияние в руках мужчины разгорелось сильнее и стало нестерпимым для глаз.

— Поехали! — крикнул профессор, обозначив начало операции "жизнь без крыльев", а я метнулась к проректрисе.

— Всё хорошо, все отлично. Прекраснее не бывает, — бормотала, сжимая её ладонь и следя за отсвечивающими бликами на осколках разбитого стекла. И хотя стол скрывал от меня поле боя, воображение моментально нарисовало картинку происходящего.

Стопятнадцатый, встав в полный рост, метнул в птицу обломок треноги, переключая внимание на себя. Уродливую тварюгу не пришлось уговаривать, и, распластав крылья, она с криком ринулась на декана. Чудом изловчившись, ему удалось ухватить образину за лапы, и та забилась, пытаясь вырваться и рубя клювом, отчего Генриха Генриховича мотало в разные стороны. Как мужчина умудрялся уворачиваться от жалящих ударов и при этом не напарываться на острые кромки изувеченного оборудования, известно лишь судьбе и счастливому случаю.

Тонкий луч, прорезав помещение по диагонали, начал опускаться вниз с шипением испаряемой штукатурки и краски. Прикрыв глаза, я наблюдала в узкую щелку между пальцами, как прожигался дымящийся след на стене, глубиной не меньше клюва крылатой твари. Снижаясь, сияющая струна проплавила этажерку, и та развалилась на две неравные части; не затормозившись, снесла уголок бачка, из которого начала вытекать прозрачная жидкость; перерезала стойку как масло, отчего опасно накренился коллектор с трубами.