Выход воспрещен
Шрифт:
На этот вопрос я ответ знал. Не зря столько времени рядом с ними провел в детстве. Достаточно лишь уверить себя в том, что для меня никто не авторитет, никого слушать не нужно. Для обоих моих форм на тот момент, проблемы самоубеждения не существовало. …только оказалось, что это и не понадобилось. Ожегов своими словами никак на меня не подействовал. Совсем. А вот я на него своим ударом под дых, ударом с одетой в металл ноги в пятак, крошащим ребра ударом колена в спину и сворачивающими его шею руками — очень даже!
Дальше были вопли, сопли, истерика Лещенко, сразу
Наверное…
Вздохнув, я принялся копаться в своей сумке, попутно оглядывая знаменитую Коморскую улицу. Ну, ничего необычного, почти. Обычный асфальт, два ряда пятиэтажек, солнышко светит, травка зеленеет, девочка на качелях качается. Синяя, конечно, девочка, в смысле синекожая, да и лет я бы ей двадцать пять дал бы… а бутылку водки, из которой она прихлебывает, отобрал бы. Да вот только смущает стоящий рядом с качельками и раскачивающий их одним пальцем парень ростом около трех метров. Худой ваще капец! А еще у него глаза светятся. Ну и шарообразного толстяка, летящего метрах в пятнадцати над землей с авоськой, тоже проигнорировать сложно. Как и воспоминание, что тут все с прибабахом.
Веселое место. Так, ладно, куда мне?
Пока вспоминал, ноги сами перевели через улицу, а затем через двор, к детской площадке, на которой и находились работающие качели. Дойдя до очень колоритной парочки из верзилы и синекожей алкоголички, я вежливо поздоровался, а потом и спросил направление на место, где продают водку. Получив достаточно дружелюбное наставление от обоих, поблагодарил, да почапал в магазин. Водка, да. Она нужна. Нужно отпраздновать… всё. В том числе и пропажу моего личного проклятия, отпугивающего людей! Я теперь могу с ними общаться! Могу заводить отношения! Сексом трахаться с ними могу!
Окалина, стерва, сказала об этом только тогда, когда ехали в воронке уже на Коморскую. За то я её и припечатал так, что аж убить меня захотела. Ишь ты, «если ты сделаешь моей девочке хоть что-нибудь…». Я что, упрашивал тебя давать мне свою дочь в соседки?! Да нахрен мне нужен «призрак»! Что с этим бревном делать? Ни подружиться, ни поговорить, ничего. Верните мне Салиновского!
Две бутылки водки, четверка плавленых сырков, вязанка краковской и бутылка кефира на утро, что еще нужно? Пара буханок хлеба. Всё, можно идти искать свою берлогу по адресу: Коморская 14/г.
Особенность улицы открылась мне, когда я сунул жало за пятиэтажки, стоящие довольно тесно. Там, за ними, царил немалых размеров заросший парк с несколькими последовательно идущими прудами, пройдя через который я обнаружил нечто, чему не сразу подобрал название. Нет, ну стена высотой двадцать метров — это нормально. Такая стена окружает весь Стакомск, мы это еще в школе проходили. Высокая, толстая, из однородного серого материала, стена как стена, большая только. А вот под ней, спрятавшись от города за буйными парковыми зарослями и царил архитектурный паноптикум, способный оскорбить любого из советских строителей! Ну или просто людей с каким-либо чувством вкуса.
Комплекс напоминал творение доктора Франкенштейна, только не нормального, а могущего в архитектуру и очень любящего закидываться веществами. Иначе не объяснить,
Шансов, что это не то здание, которое я ищу, не было никаких, потому что какая-то добрая муниципальная душа, оценив тщетность каких-либо надписей на стене заросшего плющом как сволочь барака, вывела темно-красной краской трафаретные буквы на розовом боку круглой недобашни «Коморская 14/г».
На секунду мне остро захотелось назад в застенки, в пустую камеру, залитую бездушным белым светом ламп. Не то чтобы моё чувство вкуса было так уж сильно травмировано, но эта инсталляция из гигантского деревянного барака, куска ангара, пришпандоренного к стене и кокетливого розового нечто… сильно смущала. Внушала, так сказать, опасения.
Правда, додумать свои умные мысли мне не дали. Из дверей центрального здания бодро выскочил парень в шортах и майке-алкоголичке, дробно простучал разношенными кроссовками по скрипящим ступенькам, оглянулся по сторонам, а заметив меня, расплылся в широкой и искренней улыбке.
— Витя!
— О, привет, Паш! — мне существенно полегчало. Если он тут выжил, то и я выживу.
Разговор много времени не занял, просто порадовались тому, что оба еще дышим, а сам Салиновский, с гордостью продемонстрировав слегка набухшие мослы в тех местах, где у человека бицепсы, сказал, что идёт на поправку как человек и личность. Причем, идёт точно и уверенно, ты, Вить, не думай! Скоро сам всё поймешь! Ладно, пока, я побежал, опаздываю на вводную лекцию! Ты идёшь? Нет? Хорошо, потом дам списать!
…и убежал, даже не поняв, что я теперь не тревожный. И даже без КАПНИМ-а. Еще один мелкий бонус. Пока Окалина искала способ меня расстрелять (наверное), я насобачился контролировать состояние перехода. Это оказалось не так сложно, всего-то требовалось провести пару часиков в тишине и покое без насильственного перепрыгивания из фазы в фазу.
Иронично. Всю жизнь был «хорошим мальчиком» и жил хреново, но стоило лишь свернуть шею одному мудаку, как жизнь осыпала меня радостями и облегчениями. И какой неправильный вывод из этого обязан сделать молодой растущий организм?
На смену ускакавшему Паше из дверей барака вышла бабуля в розовой ночнушке, тут же уставившись на меня. Ответив ей тем же, я экспертно установил, что это не ночнушка, а платье или сарафан, причем не советское, а совсем даже китайское, расшитое какими-то красными птицами. Китайской была и сама бабуля, неодобрительно пялящаяся на меня. В смысле китаянкой. Высокой, худой и стройной, где-то, на глазок, от 40 до 160 лет возрастом, наверное, потому что я нишиша не разбираюсь в том, как азиаты стареют.