Выход за ограду
Шрифт:
Ты? он?
– много ль разницы в том?!
Судьбы нерожденная двойня,
вы - куклы, вы - выдох и вдох.
И зеркало ты не обманешь.
Себе, что ль, соврать от тоски?..
Но - "делай, что должен"!
– и маску
наотмашь ударь, чтоб - в куски!..
По вздоху, по мысли, по стону
из тела уходит судьба.
И вы, разорвав обреченность,
уходите тоже.
...И только
осколки зеркал на гробах.
* * *
Уже возвращаясь в зал, слышишь за спиной легкий перебор лютневых
* * *
В этом театре лечат: словом и делом, превращая одно в другое.
Поэтому не удивляюсь, когда на сцене появляется безымянный доктор и начинает лечить безымянного же персонажа. Под их пальцами текут и принимают новые обличья вещи и люди - какое значение имеет в таком случае набор звуков, давно ставших для нас бессмысленными? Конечно, будь здесь Называла... но Называлы пока нет. По сцене скачут големчики и зверики, скучают у кулис охранники, ограда между зрительным залом и подмостками кажется вполне надежной, - смотрим. Как смотрим по телевизору очередной ужастик, поставленный по роману Стивена Кинга: "Ну, напугай нас! (Мы-то знаем, что всё это не взаправду - пугай, не пугай").
Здесь пугать, кажется, не собираются. Вообще тем, кто за оградой, не до нас, у них свои проблемы. Один, тот, что считается пациентом, хочет домой. Другой - доктор - тоже хочет домой, но, в отличие от пациента, не знает, где находится этот дом.
Даже, кажется, еще толком не знает, чего хочет.
Он лепит лица своих пациентов; он лепит пациентов: "Гусиные лапки" в уголках глаз: от частого смеха. Горстка искр. Затененность густых, чуть седеющих бровей. Понимание. Усталость. Тени: мудрые, темные".
Но по эту сторону города (ямы с крокодилами!) его искусство остается невостребованным - как переложенные плесенью листы рукописи на забытом чердаке, как икебана, ребенком-беспризорником скорчившаяся на верхушке мусорного бака.
Тоска по мудрости в глазах твоего собеседника. Мечта о возможности быть собой - для других, а не только для самого себя, любимого, постылого.
Сапожник без сапог - доктор, который не способен себя исцелить. Потому что бывают болезни, от которых тебя может лечить лишь кто-то другой. Находящийся по ту сторону.
...И бывают дни, когда смена очков значит больше, чем открытие Америки Колумбом. Помнится, Адмирал в своих дневниках недвусмысленно дал понять, что одной из главных целей его плавания было достижение Рая земного, который, по его представлениям, скрыт был именно в районе Индий. Не ищет ли доктор за время от времени сменяющимися стеклами "дивный новый мир", ускользающий от взоров остальных?
Так некоторые ходят в театр: на одни и те же постановки, По многу раз. Чтобы увидеть Спектакль, состоящий из множества разных дней его воплощения, из различий, накопившихся и придавших ему объемность.
Доктор
– жаль, ожидание может длиться вечно. К нему привыкаешь, оно становится теплым и уютным, и очки, прыгающие попеременно из очечника на нос и обратно, тоже превращаются в обыденный ритуал. Ритуал, теряющий свое истинное значение, как их уже потеряли слова, засаленные и истрепавшиеся, протягиваемые тебе вместо разменных пятаков соседом, другом, любовницей; в дензнаках и то осталось больше смысла!
Спасают только пациенты. Каждый - словно новые очки. Глядишь на них - и через них смотришь на мир по-новому. Видишь, как можно соединить несоединимое: например, Омара Хайяма и "новорусский" фольклор.
Но ищешь все равно другое - то место, где ты бы был дома, где ты бы был собой.
Ожидание мнет тебя в своих властных пальцах, словно брусок пластилина. Делает способным видеть то, чего не видят другие, слышать нужное.
Но - помнишь?
– решать все равно тебе. И когда пациент предлагает побег ("Ваш выход!"), ты, усталый раб, позволишь ли себе сбежать? Слово "домой" обретает глубину и смысл, доселе непредставимые, манит, как бездна.
Бежишь. Город делает вид, что борется и не хочет отпускать тебя. Однако двери остаются открытыми, ты свободен в выборе, свободен в своих поступках.
Жаль, выбора слишком много - сможешь ли понять, что за земли ты открыл, Адмирал? Куда приплыли твои корабли?
В рай?
В ад?
В чистилище?
Домой?!
Глубоко внизу, на сонной платформе, поезд все еще ждет тебя. Правда ли, что "раб, отпущенный на волю, уже не может без оков"?
Стоишь на грани.
Вспоминаешь, что вторая пара очков по-прежнему лежит в кармане пиджака, и значит...
Взгляды треплют кожу лиц,
Отстреляешься? Навряд ли.
Пулями в тебе застряли
руки, губы, тень в пыли.
За оградой не спастись
будь ты доктором иль психом.
Мотыльком сгорает "psyhe",
шепчет-стонет: "Отпусти!"
Полузверь и полубог,
твой побег простит ли город?
Побежишь ли?
Сдашься гордо?
Выход, выбор - за тобой!..
* * *
Стоишь на грани.
Сидишь в кресле.
Не Доктор, не зритель - ты.
И вдруг понимаешь, что между залом и сценой давным-давно стерты все границы.
И когда звучит тихим раскатом грома: "Ваш выход", - не задумываясь, встаешь и идешь - туда, где зритель.
Потому что выход.
Наш выход.
Целостность зала и сцены восстанавливается, оттаивают многослойные коконы на душах зрителей, и сквозь грим актеров проступает живой румянец. "Не противостояние, но взаимодействие инь-ян".
"Ваш выбор!"
И в этом - высшее искусство здешних постановщиков.
* * *
– Ваш выход!
Очки - долой!