Выход за предел
Шрифт:
– Тогда понятно, – сказал грустно Сафрон.
– Может, вы нам что-нибудь исполните? – вдруг добавил он и посмотрел на девушку.
– Одна – без хора? – спросила Оксана.
– Да, одна, без хора, – ответил Сафрон с легкой ухмылкой.
– Тогда я должна пойти на сцену, – сказала Оксана, поднялась и направилась к сцене. Встала под уже проданной картиной «Рожества» и запела «Аве Мария» Шуберта. Запела сразу, без жеманства и какой-либо подготовки чистым, красивым голосом. Сафрон аж онемел, услышав этот голос, исполнявший на чистой
Сафрон первым встал и зааплодировал, его примеру последовали и Иван, и Шурупчик. А девушка сидела за столом и скромно улыбалась.
– Вы прекрасно подготовлены, Оксана, – произнес ошеломленный Сафрон.
– Да, как-то так Славик научил, дирижер наш, руководитель, – ответила Оксана, улыбаясь.
– Но училище-то окончили? – снова пылко произнес Сафрон и уселся напротив.
– Да, закончила ПТУ при заводе, на токаря, – ответила Оксана.
– Как на токаря? – удивленно спросил Сафрон.
– Так – на токаря! Я токарь четвертого разряда, работаю на заводе в Харькове. Кручу ручки на токарном станке, точу болванки, – весело проговорила Оксана.
– Так хор у вас не профессиональный? – спросил еще более удивленный Сафрон.
– Не-а, самодеятельность у нас. В клубе заводском спевки проводим. Славик дирижирует, а мы поем. Я в хор-то этот пошла потому, что нас с работы отпускают раньше на два часа, два раза в неделю на спевки эти, – опять улыбаясь, ответила девушка.
– Так вы хотите сказать, что вообще нигде не учились музыке? – опять спросил Сафрон.
– Не-а, чему Славик научил, то и пою, – уже смеясь, ответила Оксана.
– Невероятно, – проговорил Сафрон, – у вас очень большой талант, Оксана! А вы, похоже, об этом даже и не догадываетесь? Вам учиться надо! Вас ждет большая сцена!
– А я не хочу! Несерьезно все это. Неинтересно мне – а-а-а, о-о-о, – нытье одно и только! Я простую жизнь люблю. Людей простых, незазнаистых, люблю. Работать люблю по-настоящему. А отработал – и свободен, – закончила Оксана и уже весело засмеялась.
Аркадий Шурупчик предложил выпить за талант. Выпили, закусили, и они с Сафроном засобирались. И только сейчас Сафрон обратил внимание на венецианскую маску, лежащую на букете цветов на стуле. Он взял ее в руки, осмотрел и сказал: «Какая чудесная вещь! Прекрасная ручная работа и, судя по камбоджийскому лаку, ей лет сто уже или больше? Только этот лак не теряет блеска и не трескается от времени. Откуда у тебя, Ваня, такой антиквариат? Такую маску в Венеции можно приобрести за тысячу или две долларов, а в Штатах она будет стоить в два, в три раза дороже!» И Сафрон с неподдельным интересом посмотрел на улыбающегося Брагина.
– Это мой подарок, – прозвучал голос Оксаны, – мне ее Ваня подарил.
Оксана подошла к Сафрону, взяла у него из рук маску и приложила к своему лицу.
«Какая же она
«Да, хороша, чертовка!» – подумал Сафрон.
А о чем подумал Аркадий Дмитриевич Шурупчик, нам неизвестно, ведь тот, кто открывает свои думы, тот их лишается. Они с Сафроном сняли картину и понесли бочком к выходу. И уже на пороге Сафрон шепнул Ивану: «Муза – то что надо, Ваня! – а про себя продолжил: – Вот ведь, как говорится в театральных кругах, Бог плюнул на темечко и попал, но не в того! Неинтересно ей, видите ли! Столько людей, артистов всю жизнь стараются, добиваются совершенства! Работают без устали, а у них ни черта не получается. А ей ОН все дал, да она не берет – неинтересно ей! Да, и вот так бывает!»
А Оксана в это время положила маску в чемодан и закрыла его на всякий случай. Потом они вдвоем с Иваном убрали со стола. Прибрались везде и отправились досыпать. «Так и не попали мы сегодня в Третьяковку! – уже укладываясь, произнес Брагин, – да ничего, завтра сходим». И выключил свет.
Наутро, когда они проснулись, Иван объявил:
– Сейчас чайку попьем – и в Третьяковку!
– Ой, Ваня, даже и не знаю, – ответила Оксана, – я на Красную площадь хочу, в сердце столицы нашей Родины – Москвы.
– Да ты что, Оксана, в Третьяковке новая экспозиция выставлена! Обязательно надо! – весело проговорил Иван и поцеловал Оксану в щеку.
– А мне надо, Ваня, сапоги на манке обязательно, – ответила она спокойно.
– На чем? – спросил Иван удивленно.
– На манке. На такой белой подошве, югославские. Эх ты, москвич, ничего не знаешь! – ответила Оксана и засмеялась.
– А где их дают? – опять спросил Брагин.
– Так там и дают, на Красной площади, в ГУМе, – сказала Оксана и удивленно посмотрела на Ивана.
– Так пойдем – прогуляемся и купим. Здесь недалеко! – опять весело проговорил он. Они попили чаю, оделись и направились под ручку на Красную площадь. Прошли мимо расписанного Иваном доминошного стола, на котором уже стучали костяшками соседские мужики по случаю выходного. Мужики увидели молодую пару, поздоровались с Иваном, и кто-то из них спросил:
– А как же барышню вашу зовут, Иван Тимофеевич?
– Барышню зовут Оксана Владимировна, – звонко ответила, не поворачивая головы, Оксана, – привет пролетариям Москвы от рабочего класса Харькова!
И они, не останавливаясь, проследовали дальше. Перешли Москву-реку по Большому Замоскворецкому мосту и, пройдя мимо собора Василия Блаженного, направились в ГУМ. А там народу – как муравьев в муравейнике! Оксана покрепче ухватилась за руку Ивана, и они стали искать. Да где же продают эти женские сапоги югославские на манке? И ведь нашли! Правда, очередь была огромная. На первом этаже начиналась, а заканчивалась на третьем. Заняли очередь. Спросили, сколько стоят и сколько в руки дают? Им сказали, что дают одну пару в руки, а стоят они восемьдесят рублей.