Выхода нет
Шрифт:
Как бы Эшли назвал их? Кошмарные Дети.
Он был в двадцати футах, смотрясь уже силуэтом в контражуре оранжевых лучей, когда она повернулась и сказала:
– Эй! Погоди.
Он посмотрел назад.
– Дарби, – представилась она. – Мое имя Дарби.
Он улыбнулся.
«Спасибо, что помог мне, – хотелось ей сказать. – Благодарю, что ты был добр ко мне, о Одинокий Странник». Эти слова были здесь, в ее душе, но она не могла воплотить их в реальность. Они не видели глаз друг друга, момент упущен.
«Благодарю тебя, Эшли».
Он продолжал уходить.
Когда через секунду он снова
– Ты же знаешь, что Дарби – это имя для мальчика, не так ли?
Она захохотала.
Она понаблюдала, как Эшли уходит, а потом прислонилась спиной к статуе с бейсбольной битой, застывшей на половине замаха, и подняла свой айфон повыше, прикрывая от падающих снежинок. Прищурившись, она смотрела в верхний левый угол экрана.
Нет сигнала.
Дарби подождала, одна в темноте. В правом углу батарея упала до шести процентов. Она забыла свою зарядку воткнутой в розетку в общежитии. Две сотни миль назад.
«Пожалуйста, – шептала она. – Пожалуйста, Гос-поди…»
Сигнала по-прежнему не было. Выдыхая через стучащие от холода зубы, Дарби перечитывала сообщение сестры:
«Она норм в данный момент».
«Нормально» – это худшее слово в английском языке. Вырванное из контекста, оно не означает ни-че-го. Оно могло означать, что ее матери Майе стало лучше, могло означать, что стало хуже, а могло, что она… ну ладно, просто «норм».
В народе говорят, что рак поджелудочной железы – быстрый убийца, потому что смерть часто следует сразу после постановки диагноза, через считаные недели или даже дни, – но это неправда. Ему требуются годы. Просто он протекает бессимптомно на ранних стадиях, незаметно увеличиваясь внутри, не проявлясь в виде желтизны кожи или брюшных болей, до тех пор, пока не станет слишком поздно. Это было ужасно осознавать: рак был внутри матери все время, которое Дарби провела в высшей школе. Он был там, когда она лгала о сломавшейся застежке на сумке и украденном у нее бумажнике. Он был там, когда она приехала домой в три часа ночи в субботу, одурманенная скверным экстази, с зеленым светящимся браслетом на запястье, и мать заходилась в плаче на веранде и называла ее маленькой испорченной сучкой. Невидимое создание черной вороной сидело на плече матери на протяжении всего скандала, подслушивая, и мать медленно умирала в это время, и они обе об этом не знали.
Последний раз они разговаривали на День Благодарения. Телефонный разовор длился больше часа и состоял в основном из взаимных упреков и обвинений, но последние несколько секунд засели у Дарби в памяти.
«Из-за тебя папа покинул нас, – сказала она, помнится. – И если бы мне пришлось выбирать, он или ты, я знаю свой выбор. Сердцем знаю. Долбаным, мать его, сердцем, Майя».
Она вытерла пальцем слезы, уже замерзшие на коже. Выдохнула в морозный воздух. Ее мать готовили к операции в данный момент, в Больнице Долины Юта, а Дарби находилась, коротко говоря, в западне. Ну то есть на базе отдыха в Скалистых Горах.
И она знала, что остатков бензина в отдыхающей здесь сейчас Синенькой не хватит надолго. Зато тут есть как минимум тепло и электричество. Так или иначе, нравится ей это или нет, придется поддерживать беседу с Эдом и Эшли, и тем, другим, туалетным журчателем. Она представила это –
Может быть, она приобретет нескольких новых друзей в «Фейсбуке» и научится играть в покер.
Или просто пойдет, сядет в «Хонду» и замерзнет до смерти.
Обе возможности были одинаково заманчивы.
Дарби глянула на ближайшую статую. «Это случилось длинной-предлинной ночью, дорогие детишечки». Она проверила айфон последний раз, в надежде на Магическую Точку Приема Имени Эшли. Всё, чего она здесь добилась, – посадила батарею и нажила обморожение.
«Чертовски длинной ноченькой, ребятки».
Она направилась назад к Небоскребу Ванапа-Билдинг, временно превращенному какой-то злой ведьмой в облезлый барак, ощущая уколы головной боли, такой же острой, как лезвия ее мыслей.
Сноумагеддон опять взялся за свое, с новыми силами засыпая горы снежными хлопьями. Порывы ветра вздымали их вверх за ее спиной, раскачивали скрипящие ели, пытались забраться под куртку.
Дарби машинально пересчитала автомобили на парковке, когда въезжала сюда – три, плюс ее «Хонда». Серый мини-вэн, красный грузовичок-пикап и непонятное чудо техники, больше напоминавшее сугроб.
На обратном пути она сделала крюк и прошла через стоянку, обойдя по дуге маленькую коллекцию отловленных ураганом транспортных средств. Не нарочно, разумеется.
Позже Дарби будет вспоминать этот глупый поступок много раз за вечер и гадать, насколько по-другому могла бы сложиться ночь, если бы она просто вернулась по следам Эшли.
Она шла вдоль ряда машин.
Первым был красный грузовичок. Песочницы для посыпания дороги, шипастые цепи на колесах. Меньший слой снега на нем по сравнению с остальными говорил, что стоит он здесь недолго. Дарби предположила, что полчаса.
Вторая машина, полностью засыпанная, просто погребенная под снегом. Она не смогла разглядеть даже цвет – неопознанная куча, вот и все, что можно было сказать. Нечто большое и похожее на гроб на колесах. Оно стояло здесь дольше всех.
Третьей была Синенькая. Ее верная «Хонда-Цивик». Машина, на которой она училась водить, машина, которую взяла с собой в колледж, машина, в которой потеряла девственность. Не все это одновременно, конечно. Левый «дворник» был потерян и валялся в каком-то сугробе на обочине милей ниже по шоссе. Она знала, что «Хонда» счастлива немного отдохнуть от таких приключений.
Последним стоял серый вэн.
Это случилось, когда Дарби решила срезать путь от парковки на дорожку к главному входу, до которого оставалось футов пятьдесят. Она протискивалась между мини-вэном и своей «Хондой», опираясь на двери родной машины для равновесия.
На борту фургона был нарисован рыжий лис, похожий на мошенника Ника Вайлди из мультфильма «Зоотопия». Он выставил перед собой электромолоток в той же манере, в какой Джеймс Бонд обычно держал пистолет, и рекламировал какую-то строительно-ремонтную компанию. Ее название было покрыто снегом, но слоган читался. «МЫ ЗАКОНЧИМ ТО, ЧТО ВЫ НАЧАЛИ».