Выхода нет
Шрифт:
В.: Насколько я понял, нет нужды стремиться к ответам, потому что все ответы происходят на самом деле из ответов, которые у нас уже есть. У.Г.: Но есть ли способ освободиться от этого механизма?
В.: Разве он не является своего рода составляющей или выражением этого состояния? У.Г.: Я больше никак не могу указать на опасность, связанную с твоими поисками того, что бы ты ни искал. Понимаешь, есть это самое движение удовольствия. Я не против движения удовольствия. Я не проповедую гедонизм и не выступаю ни за какие «-измы». То, что я говорю, представляет собой угрозу для тебя, каким ты себя знаешь и ощущаешь. Тебе совершенно необходимо подогнать меня под эту систему [Будды, Иисуса и других], а если тебе это не удастся, ты скажешь: «Как он может быть вне этого?» Выход для тебя в том, чтобы либо
В.: Если идти еще дальше, то я чувствую, что правильное для Вас, в смысле уровня осознания, не обязано быть верным для меня. Вам, возможно, нет дела до меня… У.Г.: Ты меня нисколько не волнуешь. Ты можешь оставаться в аду, гнить там и делать что тебе вздумается. Я здесь не для того, чтобы спасать тебя. Я не имею в виду лично тебя.
В.: Да, я понимаю. У.Г.: То, что я говорю, не имеет социального значения. У меня есть мнения обо всем в этом мире. У тебя свои убеждения, и я также могу выражать мнения и суждения о чем угодно. Но мои мнения и суждения не более важны, чем мнения и суждения твоей матери или водителя такси. Думаешь, если ты чиновник НАС [5] , то твои мнения имеют больше веса? Я читал лекции о глубинном единстве всех религий по всему миру. [Смех]
В.: Но то, что Вы обнаружили… У.Г.: Я ничего не обнаружил. Это-то и странно.
В.: А чего Вы хотели, сэр? У.Г.: Я хотел мокши, как у Будды. Какая, по-вашему, есть у меня или была у Иисуса Христа.
В.: Вы имеете в виду непрерывное состояние счастья. [Смех] У.Г.: Понимаешь, Будда создал У. Г.; Иисус создал Фрэнка. Не понимаешь, да? Ты не хочешь, чтобы это [У. Г.] исчезло [из твоей системы] и потому держишься за то [Будду, Христа и т. д.] и увековечиваешь это. И то, и другое – одно и то же. Культура создала индивид ради единственной цели поддержания своей непрерывности. Каждый раз, когда ты осуждаешь гнев, это усиливает и укрепляет движение твоей культуры и системы ценностей. Каждый раз, молясь Богу, ты поддерживаешь и увековечиваешь это «я». Культура создала тебя и меня с единой целью поддержания своего статус-кво. Вы не хотите перемен. Вы изобрели нечто, существующее сегодня, и оно будет продолжать свое существование и после того, как вас не станет.
В.: Почему они передают нам это наказание по наследству? У.Г.: Почему ты передаешь это наказание своей маленькой дочке?
В.: Вы говорили в своей книге о чакрах, сэр.
У.Г.: Ну, люди задавали мне вопросы, и так случилось, что я на них ответил. Поэтому я называю ее ошибкой. [Смех] [Упоминание книги У. Г. под названием «Загадка просветления».] [6] Многим хочется подогнать меня под традиционные понятия вещей типа йоги.
Случается так, что слуга захватывает в свои руки управление домом, пытаясь влиять на все, что в нем происходит. Как-то, каким-то чудом, его вынуждают уйти. Уходя, слуга хочет применить «тактику выжженной земли». Он хочет все сжечь. Вы хотите, чтобы он ушел, но он не уходит. Он стал хозяином. Также это [ваша мысль] двигается в определенном ритме, с определенным темпом и скоростью. Внезапно она останавливается, без какого бы то либо усилия воли с вашей стороны, и все взрывается. Вот и все, что произошло со мной. С этого момента он [организм] впадает в совершенно естественный ритм и функционирует на свой собственный лад. Вот почему в теле происходят все эти перемены.В.: Вы хотите сказать, что слуги внутри захватили власть над этим телом? У.Г.: Слуга снаружи контролирует тебя.
В.: Ну тогда где же взрыв? У.Г.: Нет взрыва. Там ничего нет.
В.: Но что это за естественное состояние, о котором Вы говорите? У.Г.: Естественное состояние – это функционирование этого живого организма. Это не синоним просветления, или богореализации, или самореализации. Все, что здесь осталось, – это вот этот пульсирующий живой организм. И то, как он функционирует, ничем не отличается от комара, сосущего твою кровь.
В.: Это само по себе
В.: Пытаясь определить, показываете ли Вы нам путь, и правильный этот путь или неправильный… У.Г.: Нет, когда нет пути, какой смысл в вопросе о правильном или неправильном пути?
В.: Возможно, Вы не можете указать мне путь. У.Г.: Нет. Если он делает путь из того, что я говорю, это его трагедия. Если он выбирает другой путь, это его беда.
В.: Давайте поговорим о теории Большого взрыва Вселенной. У.Г.: Я ставлю под вопрос теорию Большого взрыва.
В.: Но Вы знаете, что сначала все мы были атомами. У.Г.: Я ставлю под вопрос даже элементарные частицы.
В.: В Вашей первой книге Вы говорите об ионизации мысли и взрыве. У.Г.: С тех пор понимание происходит не посредством инструмента, который мы постоянно используем, чтобы понимать, – не посредством интеллекта. Мы веками развивали и оттачивали интеллект. Так вот, он [интеллекту. Г.] понял по-своему, что он не инструмент, что нет другого инструмента и что понимать нечего. Мой вопрос состоял в том, как использовать этот интеллект, чтобы понять то, чего я искал. Но он не помог мне понять что бы то ни было. Поэтому я искал какой-то другой инструмент понимания, то есть интуицию, то, се, пятое, десятое. Но я осознал, что это единственный инструмент, который у меня есть; и надежда, что я пойму нечто посредством другого инструмента, на каком-то другом уровне, каким-то другим образом, исчезла. Меня осенило: «Нечего понимать». Когда это случилось, оно поразило меня, как удар молнии. С того самого момента с самой потребностью что-то понимать было покончено. Это понимание как раз и выражается сейчас. И его нельзя использовать как инструмент, который бы направлял, подсказывал или помогал мне, тебе или кому-то еще.
В.: Разве Вы не думали, что это случилось только потому…
У.Г.: Этот взрыв, который случился, происходит постоянно. Оно постоянно взрывается. Любая попытка с моей стороны понять что-нибудь в любой конкретный момент взрывается, потому что это [мысль] – единственный инструмент, который у меня есть, и другого инструмента нет. Этот инструмент больше не может изобрести то, что называется надеждой. Нет надежды понять. Как только это [мысль] формирует что-то там, оно взрывается, не силой воли, не усилием, но именно так это происходит. Это нескончаемо происходит все время. Так идет жизнь, у нее нет направления.
Телу не нужно ничего понимать. Телу не нужно ничему учиться, потому что все, чему бы ты ни учился, что бы ни делал, все это – попытки поменять, изменить, сформировать себя или вылепить из себя нечто лучшее. Это [тело] – совершенное творение, созданное природой. В этом семействе рода человеческого на планете один наделен интеллектом Эйнштейна, другой мускулами Тайсона, а кто-то еще – красотой Мэрилин Монро. Но два или три или все [эти качества] в одном человеке были бы большой трагедией. Не представляю себе, как бы все три аспекта: мозги, мускулы и красота – могли бы проявиться в полную силу в одном человеке.В.: Вы боитесь смерти? У.Г.: Здесь [в У. Г.] нечему умирать. Тело не может бояться смерти. Не хочет прекращаться движение, создаваемое обществом или культурой. Как оно прекратилось [в У. Г.], я действительно не знаю. То, чего вы боитесь, – это не смерть. На самом деле вы не хотите быть свободными от страха.
В.: Почему?
У.Г.: Потому что, когда прекратится страх, ты падешь замертво.
В.: Почему?
У.Г.: Такова природа этого. Это страх заставляет тебя верить, что ты живешь и что ты будешь мертв. Чего мы не хотим, так это того, чтобы прекратился страх.
Вот почему мы изобрели все эти новые умы, новую науку, новую болтовню, терапии, неизбирательное осознание и всякие другие ухищрения. Вы не хотите освободиться от страха, ведь то, что вы называете собой, и есть страх. Это «я» рождается из страха; оно живет в страхе, функционирует в страхе и умирает в страхе.