Выходное пособие
Шрифт:
На самом деле я оставалась в городе, пока это было возможно. Все это время я подсознательно ждала, когда настанет мой черед: когда я подхвачу лихорадку, как все остальные. Но ничего не произошло. Я ждала и ждала. И до сих пор жду.
1
Конец начинается, когда еще никто ни о чем не подозревает. Все идет как обычно. Сразу после работы я поехала к своему бойфренду в Гринпойнт. Мне нравилось оставаться у него в жаркие летние ночи, потому что ночью в подвале было прохладно и сыро. Мы приготовили ужин — жареные овощи с рисом. Приняли душ и стали смотреть кино прямо на стене.
Мы
Я говорила что-то в этом роде ему, бесформенному облику, лежащему рядом со мной в темноте, но он прервал меня и сказал:
— Послушай. Посмотри на меня. Мне надо тебе кое-что сказать.
Его звали Джонатан, и он любил тусовки. Нет, не так. Его звали Джонатан, и он любил сорить деньгами. У него был собственный ноутбук, кофемашина и проектор, все остальное он арендовал. Он питался воздухом и пылью. Мы встречались почти пять лет, почти столько же, сколько я работала в конторе. Джонатан не работал, в смысле — не ходил на работу. Он подхалтуривал в разных странных местах, а в остальное время писательствовал. Поскольку почти никаких обязательств ни перед кем у него не было, он жил как придется и работал, когда удавалось что-то подыскать. Однажды его нанял закрытый клуб на Уолл-стрит — лупить за деньги бизнесменов среднего возраста. Я любила забирать в ладони его лицо, отмеченное печатью озабоченности, неутолимого беспокойства.
— Ну, — сказала я, — в чем дело?
Он вынул изо рта капу, но не положил ее в кружку на полу, а оставил в руке. Значит, разговор не будет длинным. Он сказал:
— С меня хватит Нью-Йорка.
— Что, тебе не понравилось кино?
— Я серьезно говорю. И ты побудь серьезной хоть раз.
— Я всегда серьезная, — ответила я невозмутимо. — Так когда ты уезжаешь?
Он помолчал.
— Через месяц. Том отплывает…
Я села и попыталась посмотреть на него, но взгляд не фокусировался.
— Постой, что это ты такое говоришь?
— Я говорю, что уезжаю из Нью-Йорка.
— Нет, ты говоришь, что бросаешь меня.
— Это не… — он поглядел на меня. — Ладно. Я тебя бросаю.
— Так бы сразу и сказал.
— Дело не в тебе.
— Ну.
— Дело не в тебе, — сказал он и схватил меня за руку. — Дело в этом месте, в этом городе, который превращает личность неизвестно во что. Мы говорили об этом.
В прошлом году Джонатан все больше и больше разочаровывался жизнью в Нью-Йорке. Что-то вроде: город Нью-Йорк сраный, скучный и утомительный, все его прелести такие же фальшивые, как и претензия на подлинность. Очереди слишком длинные. Чего ни коснись, все — символ статуса, и все стоит слишком дорого.
Я ничем не отличалась от остальных. Я работала в офисе и баловалась фотографией, снимала освещенный луной канал Гованус. Или что-то в этом роде, чем люди обычно оправдывают свое существование, как проводят время. На заработанные деньги я покупала пилинг-скатки для лица от Shiseido, крафтовый кофе, кашемировую одежду из Uniqlo.
Как называется гибрид яппи и хипстера? Япстер. Так утверждает Urban Dictionary.
Потом он сказал:
— Ты тоже должна уехать из Нью-Йорка.
— Почему это вдруг?
— Потому что ты ненавидишь свою работу.
— Я ее не ненавижу. Нормальная работа.
— Тогда скажи, нравилась ли она тебе хоть раз по-настоящему?
— Конечно, каждую пятницу вечером.
— Вот именно.
— Шучу. Ты даже не знаешь, чем я занимаюсь. На самом-то деле.
— Ты работаешь в типографской фирме. Контролируешь производство книг в странах третьего мира. Поправь меня, если я ошибаюсь.
Я проработала в «Спектре» почти пять лет. Издательства платили нам, чтобы мы координировали изготовление книг, которым занимались типографии в Юго-Восточной Азии, в основном в Китае. Название «Спектра» должно было намекать на широчайший ассортимент книжной продукции, которой мы занимались: поваренные книги, детские книги, блокноты, альбомы, подарочные издания и сувениры. Я работала в отделе Библий. Компания обладала огромной коллективной покупательной способностью, так что затраты на печать, и без того меньшие, чем у отдельных издательств, за счет аутсорсинга в других странах снижались еще заметнее. Надо думать, Джонатан презирал то, что я делаю. Может быть, и я сама тоже.
Я сменила тему разговора.
— Куда ты собираешься? И когда?
— В следующем месяце. Я собираюсь помогать Тому управляться с яхтой. Идея в том, чтобы доплыть до залива Пьюджет.
Я заржала. Том был из того клуба на Уолл-стрит, где Джонатан когда-то работал.
— Ну конечно, — сказала я. — Управляться с яхтой и еще кое с чем в придачу. Он просто в тебя втюрился.
— Ты так думаешь, потому что живешь в мире рыночной экономики.
— А ты разве нет?
Он ничего не ответил.
— Иногда, — сказала я, — мне кажется, что у тебя на меня зуб за то, что я не такая, как ты.
— Шутишь? У нас с тобой намного больше общего, чем кажется.
В темноте я видела, как он двусмысленно подмигивает.
— Как насчет катка сумо?
Каток сумо выглядит так: он катится по постели, а когда докатывается до меня, вжимает свое тело в мое, животом к животу, пока я целиком не утопаю в матрасе, и тогда откатывается в сторону. Так повторяется до тех пор, пока мне не становится плохо от смеха.
— Нет, я не хочу, — отвечаю я.
— Готова?
Он накатывается на меня, яростно наваливается всем весом, вжимает в простыню. Он может быть таким тяжелым, когда хочет. Я сжимаю руки в кулаки, крепко зажмуриваюсь. Я делаю свое тело негостеприимным, твердым, как доска. Постепенно я чувствую, как давление ослабевает. Я чувствую, что он прекращает. Может быть, он ощутил, как меня трясет. Он кладет сухую, тяжелую руку мне на лоб, будто проверяя, нет ли температуры.
— Перестань плакать, — говорит он. — Не плачь. Пожалуйста.