Выходное пособие
Шрифт:
Все еще было лето. Я хотела тусоваться.
После работы я ходила по барам вместе с художественными девицами и клевала тапасы. Однажды вечером я оказалась в лофте Лейн в Сохо. Я стояла у окна с бокалом вина в руке, прижавшись лбом к прохладному стеклу. В тот вечер я всем подряд указывала на свой лоб.
— Потрогайте, — говорила я заплетающим языком, прислоняясь к барной стойке. — Я больна? У меня температура?
Я хотела, чтобы все они согласно подтвердили, что я действительно больна, что я должна была сегодня остаться дома. Потому что я чувствовала себя нездоровой, не в своей тарелке, меня тошнило. Но все они надо мной смеялись.
—
Теперь в лофте у Лейн должна была собраться какая-то компания; мелкие подарки для гостей уже были закуплены, и мы, похоже, собирались зажигать. У меня за спиной Лейн и Блайз нацепили респираторы и отпускали шуточки насчет «эпидемической моды». Что бы это ни значило, они истерически хихикали. Я еще не так много выпила за этот вечер, но звуки уже начинали сливаться вместе. Никому не известный хип-хоп из колонок; вода, журчащая в настольном фэншуйном фонтанчике в углу; звяканье ключей где-то вдалеке.
Внизу на улице одинокое такси пробиралось по булыжной мостовой, включив дальний свет.
Я раньше никогда не бывала в квартире Лейн, на пятом этаже лофтового комплекса. Утешало нас только то, что Лейн была из богатых — ее папа занимался элитной недвижимостью в Майами или чем-то в этом роде, — так что у нее вдобавок к зарплате от «Спектры» был еще и трастовый фонд. Мы переходили из комнаты в комнату, а Лейн щелкала выключателями и демонстрировала нам неоштукатуренную кирпичную кладку и мебель середины века, прекрасную в своей непосредственности, плакаты с голыми девками, мраморные столешницы и хромированные светильники. С изрядной долей гордости Лейн сообщила, что живет совсем рядом с домом, где умер Хит Леджер. В гостиной с высоким потолком стояли имсовские кресла и лежал белый ворсистый ковер, на котором был разбросан наполнитель для кошачьего туалета, хотя кошки нигде не было видно.
— Сьюки! — звала Лейн время от времени. — Сьюки! — Затем она поворачивалась к нам и объясняла: — Она очень застенчивая. Поэтому я зову ее Куксьюки.
— Сьюки! — позвала я, разражаясь хихиканьем. Мне показалось, что я слышу кошку, какой-то металлический звук, как позвякивание кошачьего колокольчика.
Мне нужно было где-то быть. Я не могла оставаться одна. Весь день на мой сотовый сыпались эсэмэски от Джонатана, которые он с трудом набирал на своем старом телефоне. Я не читала их, но если бы пришла домой, то не торопясь бы их прочла, обдумала все и перезвонила ему. И он бы пришел ко мне, а в худшем случае — я бы спустилась к нему по ступенькам в подвал, и все повторилось бы снова и снова. Мы не первый раз расставались, но в этот раз я чувствовала, что навсегда.
Лейн и Блайз сняли респираторы. Блайз сказала:
— Давай просто ей скажем?
Я обернулась:
— Скажете что?
— Не волнуйся, это хорошие новости, — отозвалась Лейн.
Блайз открыла еще одну бутылку вина и отвела взгляд:
— У нас открывается новая вакансия. В художественном отделе.
— Хорошо, — кивнула я и послушно выпила вина.
— Старший координатор производства, — добавила Лейн. — Они объявят об этом на следующей неделе. Мы подумали, что тебя это заинтересует.
Тут опять вступила Блайз:
— Это, в сущности, то же самое, что ты сейчас делаешь, но про искусство. И мы знаем, что тебе надоело работать с Библиями. — Она осеклась. — Я имею в виду, а кому бы не надоело?
— Ух ты, — сказала
— Так ты бы подала заявку, — подстрекала Блайз.
Лейн со значением мне улыбнулась.
— Во всяком случае, в художественном отделе ты будешь работать с интересными проектами. Это не то, что Библии, где ты делаешь, по сути дела, одно и то же раз за разом.
Ей пришло сообщение.
— Делила едет к нам, — объявила она.
Внезапно я поняла, зачем Блайз меня пригласила. Они меня испытывали, проверяли, буду ли я полезным пополнением их клики. Я посмотрела на себя. Мой офисный костюм смотрелся блекло на фоне их глянцевых платьев в облипку.
— Если попадешь к нам, — начала Блайз, — сначала мы поручим тебе переиздания, пока не освоишься. Имею в виду, я думаю, тебе эта работа отлично подойдет.
— Да, — я отпила из бокала. Вино отдавало кровью. Я хотела сказать им, что они совершили большую ошибку. Я не была похожа на них. Я не хотела того, чего хотели они, и они должны это понять. Они должны понять, что я другая, должны почувствовать мои неизмеримые, мать их, глубины. Но все эти построения опровергались тем простым фактом, что я очень хотела работать в художественном отделе. Я хотела быть художественной девицей.
Во всяком случае, я не могла вечно работать с Библиями. Я бы сошла с ума. Мне надоели ночные кошмары про то, как печатные машины рвут тонкую бумагу для Библий. Мне надоело объяснять клиентам условия труда китайских рабочих, о которых я сама мало что знала. Мне надоело пересчитывать юани в доллары, к тому же курс все время колебался, прыгал вверх и вниз, как утопающий пловец.
В художественном отделе все было иначе. Тут клиенты не были так озабочены низкой себестоимостью. Они хотели, чтобы продукт получился красивым. Для них имели значение качество печати, цветопередача, долговечность прошитого переплета, и за это они готовы были доплачивать, готовы были мириться с задержками. Они делали пожертвования организациям, боровшимся против потогонных фабрик в Южной Азии, хотя сами пользовались их услугами — таковы уж выверты глобальной экономики.
— С кем мне нужно поговорить? — спросила я, разглаживая юбку.
Они переглянулись, и Блайз ответила:
— Сначала тебе нужно встретиться с эйчаром в понедельник. Думаю, собеседование будет проводить Майкл, но все это проходит через эйчара.
— Мы за тебя замолвим словечко, — сказала Лейн.
— Спасибо, — ответила я, размышляя, должна ли рассыпаться в благодарностях.
Лейн похлопала по креслу рядом с собой:
— Садись.
Я подчинилась. Юбка у меня задралась до пупа. Тут я поняла, что музыка уже давно не играет. И никто не удосужился поставить что-то другое. Они обе уткнулись в телефоны, координируя посиделки. В тишине раздавались только звуки входящих сообщений. Звенели чьи-то ключи.
— Откуда этот звук? — спросила я. — Чьи-то ключи?
— Это моя соседка, — сказала Лейн, — старая женщина, которая все время не может попасть ключом в замочную скважину. Я ей предлагала помощь, но она всегда отказывается.
Я открыла входную дверь. На площадке стояла миниатюрная пожилая женщина. Она была странно одета: в застегнутый шерстяной кардиган и льняные штаны, как будто ее туловище и ноги существовали в разных временах года. И повторяла одно и то же действие. Она пыталась вставить ключ в замочную скважину, у нее это не получалось, и она роняла связку. Потом поднимала ее и пробовала еще раз. В ее порывистых движениях было что-то механическое.