Выходное пособие

Ма Лин

Смотрю смерч #netflixstorm пушо я простой

#Mathilde это наказание матушки-природы за Пляж #netflixstorm

Шоугёлз #netflixstorm #lifechoices

Смотрю #Mathilde за окном > смотрю кино #netflixstorm

Джонатан сидел рядом со мной на полу на подушке. На нем была чистая футболка и шорты, которые он оставил у меня в последний раз.

— На что ты смотришь? — спросил он, слегка шепелявя. Он только что вставил свою капу.

— Гляди-ка, — ответила я, поворачивая к нему экран и показывая фотографию, которую кто-то запостил в твиттере. На ней был изображен полузатопленный Ист-Виллидж: над водой торчали только козырьки магазинов. Повсюду

плавали коробки стирального порошка Tide и хот-доги. Болтались оборванные провода.

Он покачал головой.

— Это фейк.

— Откуда ты знаешь?

— Освещение на фотографии — обычный вечерний свет. Но шторм по-настоящему начался, только когда стемнело.

Я внимательно посмотрела на фото. Небо не было желтым. Я пролистала комментарии. Другие тоже обратили на это внимание, отметив картинку тегом #stormhoax. Один комментатор сказал, что картинка взята из апокалиптического кино и выдана за реальную.

— У людей слишком много времени, — сказала я.

— Ладно, я думаю, мы уже наелись новостями о погоде, — сказал Джонатан, порываясь закрыть ноутбук. — Давай займемся чем-нибудь другим.

— Погоди, — сказала я, продолжая щелкать по ссылкам. — Давай почитаем настоящие новости. Вот, на странице New York Times: Миллионы людей на Манхэттене остались без света. «Матильда» усиливается. Кое-где в Нижнем Манхэттене пропало электричество: у Бэттери-парка и на Уолл-стрит. На спутниковых фотографиях видно, что оконечность острова совсем темная.

На других сайтах мы прочли: Ураган несется через Среднеатлантический регион, тревога продолжается. Штормовое предупреждение продлили с 6 часов утра до 2 часов следующего дня. Ураганные ветры достигали 180 миль в час. Уровень урагана повысился от категории 3 («значительный ущерб») до категории 5 («катастрофический ущерб»).

В этот момент свет в квартире мигнул и погас.

— Блин, — сказала я.

Я выглянула в окно. Там тоже была полная темнота. Единственным источником света был экран моего ноутбука, у которого оставалось 17 % заряда. Было только 10:13 вечера. Соседский Wi-Fi, KushNKash, к которому я присосалась, тоже отрубился, и Spotify перестал работать.

Джонатан закрыл крышку ноутбука, прежде чем я успела возразить.

— Пойдем спать, — сказал он. — Давай.

Мы лежали на кровати, поверх покрывала. Я почти не видела его лица. Он обнял меня. В мире происходило столько ужасного. Его объятия были знакомыми и уютными. Я лежала и прислушивалась к нашему дыханию. И к звуку дождя, который набрасывался на окно яростными, быстрыми волнами. Где-то сработала автомобильная сигнализация, потом еще одна. Скоро он стал меня целовать. Губы у него растрескались. Ему никогда не приходило в голову купить себе какой-нибудь элементарный бальзам для губ. Я опять почувствовала нежность к нему, такую пульсирующую боль, как когда мы первый раз встретились. Я чувствовала его капу, слышала ее клацанье в темноте. Он делал все медленно, так, чтобы я могла его в любой момент остановить. Он снял с меня футболку и черный кружевной бюстгальтер с резинкой, которая врезалась мне в ребра. Это был мой самый лучший бюстгальтер.

— Кандейс, — сказал он.

Я не видела его глаз. Он стянул рубашку. Тело у него было худое, волосатое, скользкое и рыхлое. Я могу честно признаться, что это было мое любимое тело. Его член напоминал уродливый морской огурец, отвратительный, коричневый и жилистый. Он обращался со мной так, будто отделял белок от желтка. Он целовал мне груди и гладил внутреннюю сторону бедер и между ними. Я сосала его член и ввела его в себя. Сначала я была сверху, потом снизу, потом я опиралась на ладони и колени, а он тянул

меня за волосы. Вот эта вот штука с волосами — это было что-то новенькое. Возможно, он стал смотреть другое порно, а может, он с кем-то встречался в тот месяц, когда я его избегала, с какой-нибудь плоской, визгливой блондинкой — я укусила его за шею, а он меня за грудь, — которая любила его жестко, но не так жестко, как я, с кем-то, кто много стонал и вздыхал.

Я стонала. Я вздыхала.

— О боже, — прошепелявил он, дергая меня за волосы.

Он не предупредил меня о том, что кончает, как делал раньше.

— О бля-я, — застонал он.

Он спустил на меня и в меня, и я закричала инстинктивно:

— Погоди, стой!

Мы лежали под покрывалом на спине, рядом, но не касаясь друг друга. Он дышал медленно и ровно, как басовая партия неугомонного дождя, который продолжал штурмовать окна.

— Что-то не так? — спросил он. — Меня не покидает чувство, что ты хочешь что-то мне рассказать.

— Не знаю, сколько еще раз я должна повторить: я не поеду с тобой.

— Мне как-то очень сложно в это поверить. Не обязательно ехать на залив Пьюджет. Мы можем отправиться куда угодно, лишь бы убраться отсюда. Но я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Я не такая, как ты, — сказала я.

Но я не говорила ему вот что. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты ведешь идеалистическую жизнь. Ты думаешь, что можно выйти из системы. Никакого постоянного дохода, никакой медицинской страховки. Ты бросаешь любую работу, как только захочешь. Ты думаешь, что это свобода, но я-то вижу, как ты на всем экономишь, как тебе все время приходится наскребать и откладывать деньги, и это никакая не свобода. Ты описываешь круги. Ты ходишь по грани, скачивая пиратские фильмы и питаясь дешевой пиццей. Раньше я восхищалась тем, как яростно ты привержен своей вере — я называла ее целостностью, — но за пять лет, что я тебя наблюдаю, мое мнение изменилось. В нашем мире свобода — это деньги. Из системы на самом деле нельзя выйти.

Я ничего этого не сказала, потому что мы уже не раз спорили об этом или о чем-то в этом роде. Я не хотела спорить с ним в последнюю ночь. Я не хотела обижать его. Может быть, он почувствовал, о чем я думаю, потому что некоторое время лежал молча.

Потом он сказал:

— В тебе всегда была какая-то упертость, через которую я не мог пробиться.

— Я все еще люблю тебя, — сказала я.

— Когда ты говоришь, что любишь меня, звучит это так, будто ты признаешься в уголовном преступлении.

Я грустно засмеялась хриплым, усталым голосом. Вскоре он тоже стал смеяться. Мы смеялись и смеялись, будто тучи нашей ссоры наконец-то пролились дождем. На какое-то время стало так, как в начале, когда мы ничего не принимали слишком всерьез.

— У меня есть просьба, — сказал он ни с того ни с сего.

— Хорошо. Ты хочешь оставить у меня какие-то свои вещи?

— Нет, это на будущее. Помнишь блог, который ты раньше вела?

Я помолчала.

— «Нью-Йоркский призрак»?

— Да. Это была хорошая штука. Ну, моя просьба состоит в том, чтобы ты снова начала им заниматься. Я буду туда заглядывать, когда уеду. И хочу видеть новые снимки.

— Я даже не помню, когда последний раз туда что-то выкладывала, — сказала я в изумлении. — Это ведь… в этих фотографиях ничего особенного нет. Я не напрашиваюсь на комплименты. Я знаю, что они вполне посредственные.

— Сначала они действительно были так себе, — согласился он. — Но потом стали лучше. И я помню, ты завела этот блог в то лето, когда мы встретились. Я втюрился в тебя после той суповой вечеринки, и я тебя, ну, как бы выслеживал в Сети. Фотографии в твоем блоге меня увлекли. Я думаю, что ты должна продолжать этим заниматься.