Выхожу тебя искать
Шрифт:
– Она чего-то боялась?
– Да, очень боялась, и это было так на нее не похоже…
– Андрей, я понимаю, что порядком измучила вас, но последний вопрос: назовите фамилию этой девушки.
Юля вдруг представила себе, как сейчас, уже через пару минут Андрей побледнеет, когда узнает, что девушка, которую он любил и которая была смыслом его жизни, мертва, и ей стало нестерпимо больно от сознания существования той необратимой силы, называемой роком, от которой нет спасения никому и никогда, что человек, преследуемый этим черным, пахнущим смертью ветром, обречен… Вот и Андрей обречен на встречи с девушками, стоящими одной ногой в могиле. Он до конца своих дней будет
Да, она знала, что Наполов любил Еванжелисту, знала с того самого момента, когда услышала, как он назвал ее «Елена-итальянка», в их городе такая итальянская фамилия была редкостью, как и вообще в российских городах. Возможно, что и сама девушка стала такой, какой ее знал Наполов и другие мужчины города, лишь потому, что у нее была экзотическая и прямо-таки роскошная фамилия Еванжелиста и что, нося такую фамилию, она просто не могла не соответствовать ей даже при том, что внешне была, по словам того же Андрея, некрасивой. Значит, помимо магии фамилии, она обладала магией какой-то внутренней тайны, которая притягивала к ней мужчин.
– Вы не хотите мне назвать ее фамилию? – очнулась она от своих мыслей и, слегка наклонив голову, внимательно посмотрела на Андрея, чтобы запомнить выражение его лица в эту минуту – ведь уже совсем скоро оно изменится…
И он назвал. Не без гордости. Ах, как ему было приятно, что он успел причаститься к ней, что жил с ней рядом, что два раза держал в своих объятиях, представляя себя одним из ее богатых любовников, сопровождал ее чуть ли не до двери их дорогих квартир и поджидал, быть может, до утра, чтобы проводить уставшую, пропитанную запахами вина и чужих мужских тел, бледную и загадочную от этой бледности и усталости Еванжелисту, его Еванжелисту.
– У вас есть ее фотография? – Юля держалась из последних сил, чтобы не выдать своего волнения и не рассказать Андрею о трагической смерти его пассии.
– Конечно, у меня их много…
Он встал, достал коробку из-под шоколадных конфет, в которой хранились фотографии Лены. Все они были черно-белые, сделаны в одной ретроманере: расплывчатые контуры, черные чулки, светлая короткая стрижка, темная повязка с розой и красивым завитком на виске, узкие спина и плечи светящегося молочного тона, затемненные, как у Веры Холодной, веки, почти черные губы и белые прозрачные глаза… Фотограф-умница сумел светотенью скрыть крупный подбородок, некоторую угловатость черт… Некоторые фотографии были более чем откровенны.
– А она тоже была не хрупкой… – сказала Юля, думая о своем, и вдруг ее точно током ударило: она сказала о ней в прошедшем времени. Но заметил ли он? Нет, не заметил, он живет своей хронической ревностью и малой надеждой на ее возвращение…
– Да, она не была хрупкой, хотя некоторым мужчинам казалось, что она слабая и худенькая… Просто у нее узкая кость.
– Андрей, я сейчас скажу вам что-то… – Юля сделала паузу и в растерянности посмотрела на него. – Дело в том, что вашей прекрасной «итальянки» уже нет…
Он смотрел на нее не мигая. Он ждал. Андрей еще не успел побледнеть, но брови распрямились, а лицо словно расправилось и уже не выражало ничего, кроме предчувствия большой
– Ее нашли девятнадцатого числа на лодочной станции на Сазанке… Она была убита выстрелом в голову.
– Как и Наташа? – вдруг спросил он. – Как Рыжова? За что же их убили?! И почему вы мне сразу ничего не сказали?
– Как я могла знать, что вы мне рассказываете именно об Еванжелисте? Я догадалась уже позже, когда вы назвали ее «итальянкой». А теперь, Андрей, вы должны назвать мне имя ее сутенера. Ведь он был, и вы его прекрасно знаете.
– Да, знаю, – он отошел к окну. Наверное, в эту минуту он плакал.
Глава 10
Как оказалось, Катя Иволгина жила в помещении детского сада. Была там и за повара, и за сторожа – одним словом, неплохо устроилась девушка. Элитный детский сад при цветочно-декоративном прибыльном хозяйстве, занимающемся выращиванием дорогих цветов, в том числе редких орхидей и роз, а также свежих шампиньонов и вешенок, стал для двадцатидвухлетней безработной вторым домом.
– Вы взяли ее «с улицы»?
Юля разговаривала с заведующей детским садом тридцатилетней Стеллой Валентиновной Кокоревой, обаятельной блондинкой с высоким «конским» хвостом, делавшим эту стройную молодящуюся женщину моложе лет на десять. Огромные зеленые глаза, аккуратный розовый ротик, чистая кожа и строгий, цвета топленого молока, шелковый брючный костюм английского покроя – сама элегантность.
– Нет, что вы! Мне порекомендовала ее моя соседка, которая была знакома еще с покойной матерью Катюши. Мне представили ее как хорошую повариху, труженицу, в чем я смогла потом убедиться сама… Она действительно была работящая… – Из уголков тщательно накрашенных век катились слезы, видно было, что Стелла Валентиновна тяжело переживает случившееся в ее вотчине происшествие: и повариху жалко, и пятно на детском учреждении… – Вставала часа в три-четыре утра, закладывала мясо на бульон, принимала молочные продукты, ставила кипятиться молоко, варила яйца, делала около трехсот бутербродов с маслом, запускала мясорубку, картофелечистку… Она работала как вол, как лошадь…
– Она что же, была одна?
До встречи со Стеллой Юля уже успела побывать в прачечной и поговорить с разговорчивой прачкой Надей, от которой узнала, что ставку второго повара клала в свой карманчик сама Стелла, которая обирала и всех нянечек, мывших полы на лестницах, а ставки коридорных делились между заведующей и завхозом. Словом, система отлаженная и всем давно хорошо известная. И вот теперь, слушая эту холеную стерву, пытающуюся объяснить, что на садик положен всего один повар, Юля едва сдерживалась, чтобы не поставить ее на свое место одним лишь намеком, одним резким словом… Ведь, чтобы накормить целый сад, сколько продуктов надо переработать, сколько котлов и сковородок перечистить… Адская работа. Вот только непонятно, зачем надо было все это сваливать на свои плечи и безропотно везти воз самой Кате? Ведь ставки у поваров мизерные. А продукты наверняка разворовывались самой же Стеллой да завхозом…
– Стелла Валентиновна, что такого совершила Катерина Иволгина, за что ей пришлось отрабатывать у вас целый год почти бесплатно?
В уютном и чистеньком кабинете заведующей, обставленном дорогой мебелью, за прозрачными стеклами шкафов которой выстроились аккуратные ряды новых игрушек и детских поделок, стало очень тихо. Было слышно, как за закрытой дверью перекатываются волной нестройные голоса детей, плач, крики, грохот тяжелых кастрюль на кухне («наверно, уже успела принять нового повара»).