Выиграть время
Шрифт:
— Хорошо, боярин. Но обещай, что избавишь меня от Боброка. У меня слишком много хлопот, чтобы ждать каждую минуту его козней.
— Обещаю, великий князь, — торжественно произнес Адомас. — Забудь это имя, поскольку никогда больше не услышишь его.
Но не только Литовский князь Ягайло и его боярин Адомас ждали гонца из Орды.
На несколько сот верст южнее, на черте, где море северных лесов переходит в безбрежное раздолье южной степи, на вершине высокого кургана лежали трое. Одним был сотник князя Данилы Андрей, другим — московский сотник
Над их головами высилась наскоро сложенная из бревен и жердей сторожевая вышка, на верху которой непременно днем и ночью дежурил кто-либо из дружинников сотника Андрея. У подножия кургана расположились остальные дружинники и несколько десятков людей атамана Дороша.
Все они тоже дожидались гонца из Орды. Оба сотника хорошо помнили слова Боброка и князя Данилы, сказанные им на прощание. Несметные полчища Мамая уже двинулись на Русь и остановились у впадения в Дон реки Воронеж. Там Мамай решил разбить свой лагерь и собрать воедино все разноплеменное и разноязычное воинство. Оттуда, из его ставки в устье Воронежа, несколько дней назад им посланы гонцы к союзникам — рязанскому князю Олегу и великому литовскому князю Ягайле.
Содержание полученной в Рязани грамоты уже известно князю Дмитрию и Боброку, однако в ней нет ничего, что касалось бы Литвы и совместных планов Мамая и Ягайлы. Послания, отправленного в Литву, у московского князя и Боброка покуда на руках нет, а как важно оно для них! Как необходимо знать, сколько и каких сил собрал Ягайло для похода, когда и как замыслил он выступить из Литвы, как намерен использовать его войска Мамай. Как много значило раскрытие этих замыслов врагов для действий князя Дмитрия, как помогло бы ему принять единственно верное решение. Вот почему обоим сотникам было приказано перехватить гонца, везущего послание в Литву, и таким образом проникнуть в неприятельские тайны.
С этой целью в степном порубежье в их распоряжение поступали три сотни вольных людей — ватажников со своим атаманом казаком Дорошем, которого связывала с князем Данилой давняя и крепкая, загадочная для обоих сотников дружба. Ускользнув в результате многочасовой бешеной скачки из-под наблюдения лазутчиков боярина Адомаса и незаметно проскочив мимо пикетов пограничной литовской стражи, сотники в условленном месте встретились с атаманом Дорошем. И вот уже четвертые сутки они вместе ждут известий от своих дозоров, рассыпанных широким веером в степи и взявших под неусыпное наблюдение все известные Дорошу и его людям дороги и тайные тропинки, ведущие от Дона к Литве.
Дозорные прискакали лишь на шестой день к вечеру, усталые, запыленные, с провалившимися от бессонницы глазами, с потрескавшимися от солнца и ветра губами. Они остановили взмыленных лошадей у подножия кургана, соскочили с них и, разминая затекшие от долгой скачки ноги, двинулись к сторожевой
— Ну? — строго спросил Дорош у старшего из дозорных.
— Скачут, атаман, — еле слышно ответил тот. — Сотня их. Идем за ними от гнилого ручья.
Дорош нахмурил брови, недоверчиво посмотрел на дозорного.
— Ничего не путаешь, казаче? Уж больно далеко они влево взяли. Как будто не в Литву, а в Польшу скачут.
— Они это, атаман, знаю их проводника. Местный нагаец, давно в ордынских да литовских тайных делах замешан. А влево они взяли потому, что боялись встретить московские дозоры, которые вокруг Дона по степи рыщут. Мы сами их несколько раз видели.
— Сотня? — удивился Андрей, переводя взгляд с дозорного на Дороша. — Маловато что-то. Такая грамота — и всего сотня охраны.
— А зачем больше? — пожал плечами Дорош. — Главное для ордынцев — скрытность, а в таких делах чем меньше людей, тем лучше. Не на свои сабли, а на быстрых коней рассчитывают они.
— Идут каждый о двуконь, — продолжал дозорный. — Днем спят, скачут только ночью. Нагаец знает эти места не хуже нашего, так что темнота им не помеха. Опередили мы их не больше, чем на два ночных конных перехода.
— Где ждать ордынцев? — нетерпеливо спросил сотник.
— От Гнилого ручья на Литву две дороги, — ответил дозорный. — Когда станет ясно, какую они выберут, наши еще гонца пришлют. Мои хлопцы продолжают неотступно вражий след держать.
— Не упустим? — взглянул на атамана Андрей.
— Не тревожься, — весело улыбнулся тот. — Коли уселись ордынцам на хвост, никуда им от нас теперь не уйти и не деться. Никто лучше нас этих мест не знает, мы здесь хозяева. Так что готовь с Гришей своих кольчужников к встрече дорогих гостей…
Радость атамана оказалась преждевременной. Около полуночи перед ним стоял другой вестник, на этот раз от одного из тех дозоров, что были отправлены осторожным Дорошем в сторону литовской границы.
— Атаман, в полутора переходах от тебя конники Ягайлы, — едва переведя дух и не соскочив с коня, залпом выпалил он. — Пятьсот мечей, держат путь в степь. Ведут их три проводника-крымца.
Дорош нахмурился, зло дернул длинный ус.
— Что молвите, друга? — спросил он, глядя на сотников. — Зачем пожаловали литовцы в наши края, что им здесь понадобилось?
— Неужто идут по нашему следу? — предположил Григорий. — Не должно быть такого, от погони мы оторвались в первый же день. Здесь наверняка что-то иное.
— Верно, Гриша, и мне сдается, что не из-за нас погнал Ягайло в степь пять сотен своих латников, — задумчиво проговорил атаман. — Буду я проклят, ежели эта полутысяча не идет навстречу гонцу из Орды. Встретятся, где договорились заранее, и никакой черт татарве страшен не будет. Московские заставы тишком обошли, а чтобы и дальше с гонцом ничего не приключилось, Ягайло выслал ему собственную охрану. Вот почему ордынцы шли от Дона лишь одной сотней.
— Думаю, атаман, ты прав, — сказал Андрей. — Но сколько бы ни было степняков и литовцев и как бы они ни хитрили, грамоту мы должны отбить. Не тебе объяснять, что она для Руси значит.