Выкидыш
Шрифт:
Странно, моя печень отказывается со мной работать. Разве печень, назначенная мне Богом, может работать с кем-то иным, помимо меня? Моя печень обречена жить со мной, вместе со мной, для меня. В чем же дело? Я задаю вопрос, и не нахожу положительного ответа.
Ночью мы гуляли. И проехали мостом через Рейн. На другом берегу остался Dom. Пепельная громада в ночи. Высший покой и вера. Dom – один из оплотов католического мира. В Кёльне достаточно посмотреть Dom в ночи, и уехать.
Пошел дождь. Холодно и сыро. На спасительной остановке горит электрический свет, что отчего-то напомнило
Мартовская весна в Кёльне резка. К утру изморозь на траве. Днём на солнце будет больше пятнадцати градусов электрического тепла.
Смешно. Я с сегодняшнего дня прописан в Кёльне. Я имею ввиду постоянную прописку в Кёльне. На улице с гордым названием Nь rburgstraЯe, с розовой сакурой на углу/груди.
031799. Рейнский карнавал продолжался с четверга по среду, ровно семь дней. Семь дней по улицам рейнских городов ходили ряженные в свою судьбу немцы. Центр рейнского карнавала – Кёльн.
Смысловой центральный день – Rosenmontag, понедельник. Это главный день, когда по улицам проходит красочная и огромная по продолжительности (более пяти часов) процессия – многие тысячи внутри, сотни и сотни тысяч снаружи. Концептуальные узлы: воскресенье – шествие школ и детей / «Schull-un Veeddelsz"och», и ночь со вторника на среду / Aschermittwoch, – когда повсеместно на улицах и площадях около полуночи жгут карнавальных кукол, под свет факелов, барабанные марши и рев толпы.
Вот именно в дни карнавала на одной из площадей Кёльна – Altermarkt – демонстрируется выставка Kцrperwelten (та самая выставка, на которой мы уже побывали вчера, сегодня или год спустя), демонстрирующая человеческое тело в разрезе. Весь человек изнутри. Нечто среднее между анатомическим театром эпохи европейского позднего просвещения и выставкой или искусством конца двадцатого века – препарированные человеческие тела и человеческие органы, мужчины и женщины с содранной кожей и разрезанными органами, роженицы (с пятимесячным и восьмимесячным ребенком) с маткой в разрезе, зародыши утробные разного возраста от нескольких недель до нескольких месяцев и зародыши-уродцы.
Симптоматичен этот современный анатомический театр во время карнавала. Он – как продолжение карнавала. И его начало. И его суть. И его измерение.
Немецкий рейнский карнавал – это анатомический театр немецкой души. Тут она вся.
И не только днем в красочных шествиях, в борьбе за сладости, разбрасываемые в толпу из карнавального шествия, в поцелуях за цветочек, во вполне мирных приставаниях к барышням, вечером в пивных, танцуя мирными парами, тихо или громко распевая одни и те же на протяжении столетий песни, запивая столь же традиционным и привычным на протяжении столетий – обязательно! – местным пивом.
Но и ночью во время факельных! шествий к месту сжигания карнавальной куклы Nubbel, вобравшей и олицетворяющей человеческие грехи – со свиным самодовольным рылом и клыками, избороздившими щеки. И громогласным ревом толпы, требующей
Но почему-то вспоминаются фашистские факельные немецкие шествия и рев миллионов голосов.
Фашистский театр Гитлера. Гитлер был гений. Конечно, злой гений немецкого народа. Но он ничего не придумал. Немцы всегда любили барабанные марши и ночные костры, в которых сжигали карнавальных кукол. И даже фашистское приветствие не он придумал. Именно таким выбросом рук вверх приветствовали зрители во время карнавального шествия самые красивые костюмы или необычные повозки, и обязательно таким движением руки требовали подбросить им сладостей.
Гитлер воплотил, реализовал, собрал все вместе, все немецкие языческие пристрастия, поверия и склонности, жившие до него столетиями в германских землях; несмотря на крестовые походы эпохи начала разделения христианства и становления западной церкви; богомерзкую, но воспитывающую христианскую мысль и душу инквизицию; несмотря на бурный натиск католицизма, воплотившийся в теократическую государственность; и, несмотря на аскетичный внешне, а внутренне все дозволяющий протестантизм, сжигающий и режущий, пытающий еретиков еще в шестнадцатом веке.
Карнавал кончился. Унылый город, серые, дождем помаранные силуэты, незаметные люди – короткий и яркий сон закончился, потекли дни, похожие один на другого.
Вечер.
Дома нас ждали белые тюльпаны. Недолго мерцали белые головки. Они совсем не пахли, они стремились к совершенству. Тюльпаны стремятся к совершенству. Девять белых головок, тонкие силуэты.
Мы почти промазали, но в последний момент мы успели. Нас впустили.
Искусство паузы и искусство остановки. Они равнозначны.
Немецкая традиция народности, равноправия и демократическая. Протестантская традиция. Заповедь Лютера. Ты остаешься наедине с Богом, ты остаешься наедине с Библией. Ты сам выбираешь, трактуешь. Протестантская революция шестнадцатого века создала основы современного европейца и западного общества потребления. Протестантизм предъявил человеку новые требования – большей самостоятельности и индивидуализма. Протестантизм забежал далеко вперед. Протестантизму мы обязаны современным понятиям о правах человека, о современных свободах, о современном искусстве. Точна (и осуждающа) мысль Льва Карсавина о том, что «протестантизм – свобода без единства (что было ответом на католическое единство без свободы)».
Впрочем, меня не оставляет ерническая мысль, что одной из основных причин зарождения в Германии протестантизма в 16 веке и одной из главных причин германской независимости, был католический запрет на совместное мытье немецких мужчин и немецких женщин. Немецкий сепаратизм, и сопутствующий ему протестантизм, были реакцией на сторонние попытки покуситься на немецкие обычаи, среди них основной, самый древний – народные немецкие бани.
Немецкие народные общие бани – это великий обычай. Немцы не были бы немцами, если бы не реализовали теоретическую – до них совершенно абстрактную! – формулу равного выбора при равных возможностях.