Выкрутасы
Шрифт:
– Ты же осознаешь, что у меня больше не пухлые щеки, правда?
– мой голос приглушен, потому что я оказываюсь прижата к его рубашке.
– Я знаю, - Маркус целует меня в макушку и, отпустив, отходит. Дядя бросает быстрый взгляд на Мэддокса, который садится рядом с моим отцом, открывает пиво, а затем смотрит снова на меня.
– Будь осторожна, хорошо?
– Это из-за твоего чутья?
– спрашиваю я шепотом.
Дядя Маркус известен своей «чуйкой». Я бы сказала, что это все дерьмо, но он раскрыл много дел, полагаясь на нее. Его чутья достаточно, чтобы найти улики против людей.
Он легонько мне улыбается.
– Нет, просто говорю.
Ложь.
Дядя Маркус ужасный лжец.
Он идет назад к грилю, и я занимаю место рядом с Мэддоксом, который сейчас разговаривает с папой о бое.
Я не обращаю внимания на их разговор, когда мы с Шаникой начинаем говорить про ее новенький маленький проект - бутик одежды. Отлично. Потому что мир нуждался в еще большем их количестве.
– Твой папа отличается от мамы, - говорит Мэддокс, толкая меня вперед на качелях.
Деревянные качели, свисающие с ветки старого дерева, находятся здесь с того времени, как я была маленькой девочкой. Я думаю, у моего папы не хватает духу срубить его. Как я и говорила, эмоциональный барахольщик.
Хихикаю, глядя на патио, которое теперь освящается маленькими декоративными свечками, свисающими с перил. Солнце уже село, и ночь превращает воздух во влажный.
– Так и есть. Думаю, именно поэтому это всегда срабатывало с ними, знаешь?
Он останавливает качели и обходит их, чтобы встать ко мне лицом, опускаясь до моего уровня. Рассматривает мои глаза.
– Возможно.
Я отвожу глаза от него, не в силах позволить себе потеряться в том, что ощущается как бесконечный океан.
Пальцами парень обхватывает мой подбородок, заставляя меня посмотреть обратно на него. Мое зрение почти расплывается от того, насколько близки наши лица.
– Аметист…
– Мэддокс, - отвечаю я, затаив дыхание.
– Мы делаем это?
– спрашивает он, наклонив голову.
– Мы можем попробовать.
Его плечи расслабляются, губами легонько касается моих.
– Мы можем попробовать.
На следующий день мы возвращаемся в кампус, и я поднимаюсь по лестнице своего общежития, а на лице у меня глупая улыбка. Позже прошлой ночью, папа отвел Мэддокса спать в гостевую комнату на другом конце дома - как я и ожидала - но на следующий день, прежде чем мы последовали друг за другом назад в Нью-Йорк, мы остановились в старой, заброшенной больнице, где привыкла кататься на скейте, когда оставалась у отца. Старые, потрескавшиеся стены все еще были покрыты бунтарскими граффити, и внутри царила темнота, которая оставляла липкую сырость и прилипала к коже, но мне это нравилось. Это питало мою тягу к адреналину. Несмотря на то, что стены были старыми, держали в себе мои детские воспоминания о том, как я училась кататься на скейте. Старая больница Святой Катерины было местом, где началась моя одержимость скейтом; вывеска на парадном входе стала нечеткой от старости.
– Куда ты меня ведешь?
– спросил он, снимая свои очки-авиаторы и бросая их в машину. Мэддокс закрыл водительскую дверь и снова посмотрел на
Я схватила свою доску с заднего сиденья своей машины и положила ее на землю. Завязывая волосы в пучок, улыбнулась.
– Будучи ребенком я часто сюда приходила. Именно здесь научилась кататься на скейте.
Я подняла скейт, указывая на высокое здание. Мэддокс последовал за мной, взяв меня за руку.
– Как часто ты бывала у своего отца?
Я пожала плечами.
– Почти каждые выходные, но также в любое время, когда мне это было нужно.
Мы поднялись по лестнице, которая вела к проходу, где когда-то висела дверь. Сейчас ее здесь не было, и это неудивительно. В последний раз, когда я была здесь, она едва держалась на одном ржавом винте.
– Как часто тебе это было нужно?
Я легонько ему улыбаюсь и отпускаю его руку.
– Частенько.
Мы направились прямо в главный холл. Именно здесь были построены хафпайпы. Все выглядело так, как я помнила. На полу валялись пивные банки и пара бревен, но в основном, все было как прежде. Мэддокс указал на мою доску.
Я прищурилась.
– Ты уверен?
Он хихикнул, облизнул губы и затем снял свою футболку.
Я тяжело сглотнула.
Мышцы его пресса напряглись от этого движения, и прежде, чем осознала это, я открыто пялилась на него. Его кожа блестела, все его татуировки были на виду. Слово «РАЗРУШИТЕЛЬ» было вытатуировано на его груди староанглийским стилем, и один большой череп на животе. Я снова облизнула губы.
– Эми… - его тон послал предупреждающие знаки.
– Хмм?
Я отвела прочь свой взгляд от его идеально точеного тела. Никогда не была помешана на прессе. Я всегда встречалась с парнями, которые, возможно, были худее меня, но что-то такое было в Мэддоксе. Может быть, тот факт, что я знала, что все эти мускулы у него были не только для того, чтобы выставлять на показ и хвастаться. Они были результатом того, что он был ходячим оружием.
– Смотри внимательно.
Вместо этого закатила их.
– Покажи мне, что ты можешь, - я указала на скейт.
Мэддокс подмигнул мне, засовывая футболку в задний карман джинсов и сделал именно это. Показал мне, на что был способен, что оказалось даже вполовину не так плохо, как я ожидала.
Отмахиваясь от своих воспоминаний, я ворочаюсь в кровати, не в силах уснуть. Лейла проводит вечер с Вульфом - я так думаю. Что значит, что она встретится с Мэддоксом. И глупая часть меня завидует этому. Не в силах уснуть, тянусь за своим телефоном и пишу Мэддоксу сообщение.
Я: Разрушитель?
Возможно, это дерьмовое приветственное сообщение, но мне кажется, это менее очевидный способ сказать: «Привет, я думаю о тебе». Мой телефон пищит.
МЭДДОКС: Мой псевдоним на ринге.
Я: а-х-х, это имеет смысл.
Сейчас я звучу отчаявшейся.
МЭДДОКС: Почему ты не спишь?
Я кусаю губу.