Выкуп за мертвеца
Шрифт:
— Каково твое мнение? Кража ли это?
— Я удовлетворен, — ответил Эйнон и рассмеялся, разрядив напряженную атмосферу в зале.
Все ожили, зашевелились и принялись перешептываться, а принц повернулся к хозяину дома:
— Тудур, усади за стол Гриффри ап Лливарча и его сына Аниона.
Глава одиннадцатая
Итак, главный подозреваемый, которого молва в Шрусбери уже повесила и похоронила, прошел вслед за своим отцом по залу, слегка спотыкаясь и прихрамывая. Анион двигался как во сне, но лицо его сияло. Они дошли до стола,
Наблюдая, как отец с сыном идут к столу, Кадфаэль радовался тому, что, как бы то ни было, из зла получилось добро. Разве нашел бы этот молодой человек в себе мужество, чтобы отыскать своего отца, далекого, незнакомого, говорящего на другом языке, если бы его не подтолкнул страх, заставивший перебраться через границу? Стоило пережить весь этот ужас ради столь счастливого конца. Итак, теперь Аниона можно было вычеркнуть из списка подозреваемых. Его руки чисты.
— По крайней мере одного человека вы мне уже прислали, — заметил Овейн, проводив взглядом Гриффри с сыном. — Взамен восьми, что сидят у вас в крепости. А неплохой парень! Но, боюсь, не умеет обращаться с оружием.
— Он прекрасный скотник, — сказал Кадфаэль. — Понимает всех животных. Вы смело можете доверить ему лошадей.
— А вы, как я понимаю, теряете главного кандидата на виселицу. У тебя нет больше никаких соображений на его счет?
— Нет. Я уверен, что он сказал правду. Он мечтал о мести сильному и властному человеку, а нашел калеку, которого не мог не пожалеть.
— Неплохой конец, — заключил Овейн. — А теперь, полагаю, мы можем удалиться в более спокойное место, и ты расскажешь нам то, что хочешь, и спросишь, о чем тебе нужно узнать.
В комнате принца вокруг жаровни сидели Овейн, Тудур, Эйнон аб Итель и Кадфаэль. Монах принес с собой маленькую коробочку, в которой хранил шерстинки и золотую нить. Эти оттенки темно-синего и розового нельзя было точно запомнить, а ему постоянно приходилось сравнивать их с расцветкой разных тканей. Он носил коробочку в своей поясной сумке и открывал очень осторожно, потому что при малейшем дуновении улики могли разлететься.
Кадфаэль сначала сомневался, стоит ли рассказать все, но после беседы с Кристиной решил, что стоит, тем более что здесь присутствовал ее отец. Кадфаэль поведал им, как Элис, находясь в плену, влюбился в дочь Прескота и двое влюбленных не питали никаких надежд относительно согласия шерифа на их брак. Вот почему, объяснил он, у Элиса были причины войти к шерифу, чтобы с помощью убийства устранить это препятствие, как считает Мелисент, или чтобы умолять его согласиться на брак, как говорит сам Элис.
— Значит, вот как было дело, — многозначительно протянул Овейн, обменявшись взглядом с Тудуром, и не выразил ни сочувствия, ни осуждения. Тудура связывала с принцем личная дружба, и он наверняка рассказал Овейну о признании Кристины. Теперь они узнали и о другой стороне дела. — А это случилось после отъезда Эйнона?
— Да, после.
— Но ты так не считаешь. И Берингар, по-видимому, тоже.
— Нет никаких доказательств, что это сделал именно он. Возможно, он и впрямь заходил к Прескоту с целью, о которой говорит. Кроме того, была еще эта золотая булавка. Мы не знали, что она пропала, пока вы, милорд, не уехали домой. Но у Элиса ее не было, и он не имел возможности ее спрятать до того, как его обыскали. Следовательно, в комнату заходил кто-то другой и унес булавку.
— Но теперь, когда мы знаем, что случилось с моей булавкой, — сказал Эйнон, — и уверены, что Анион не убивал, разве подозрение в убийстве не падает опять на Элиса? Впрочем, это как-то не вяжется с тем, что я о нем знаю.
— Кто из нас не совершал недостойных поступков, которые не вяжутся с тем, что знают о нас друзья? — мрачно вымолвил Овейн. — И даже с тем, что мы сами знаем о себе? Я не исключаю возможности, что любой человек раз в жизни способен на большую низость. — Принц взглянул на Кадфаэля. — Брат, я припоминаю твои слова о том, что тебе нужно отыскать еще одну вещь, прежде чем ты найдешь убийцу Прескота. Что это за вещь?
— Это ткань, которой задушили Жильбера. Ее сразу можно будет опознать, если она найдется. Дело в том, что, когда ею заткнули рот и нос Жильбера, он вдохнул пару шерстинок и пару ниток мы нашли в бороде. Это не простая ткань. Когда Элис вышел из лазарета, в руках у него не было ничего подобного. Обнаружив эти нитки, мы обыскали все аббатство, но не нашли ничего подходящего. Пока мы не узнаем, что это за вещь и что с ней стало, мы не узнаем, кто убил Жильбера Прескота.
— Вы и впрямь извлекли эти нитки из носа и бороды мертвеца? — спросил Овейн. — И ты думаешь, что узнаешь ту самую ткань, которой его задушили?
— Да, я так думаю, потому что эти нитки яркого цвета, и краски эти необычные. Нитки в этой коробочке. Но ее надо открывать очень осторожно, потому что эти ниточки тоньше паутинки. — Кадфаэль передал принцу коробочку. — Не здесь. Их может сдуть поток теплого воздуха от жаровни.
Овейн отошел в сторону, к лампаде, и при ее свете принялся изучать содержимое коробочки.
— Вот золотая нить, она закручивается. А остальные — шерсть, это видно сразу. Тут два цвета — темный и светлый. — Пристально вглядевшись, принц покачал головой. — Я не могу сказать, что это за цвета, и различаю только золотую нить. Должно быть, это толстая, тяжелая ткань — вон как закручиваются шерстинки. На эту материю ушло много таких тоненьких волосков.
— Позвольте мне взглянуть, — попросил Эйнон и, прищурившись, заглянул в коробочку. — Я вижу золото, но что до других цветов… Нет, это мне ничего не напоминает.
Тудур взглянул и тоже отрицательно покачал головой:
— Тут мало света, милорд. Днем эти нити будут выглядеть иначе.
И то сказать, при мягком свете масляных лампад волосы принца казались темно-золотыми, почти каштановыми, тогда как при дневном свете они были цвета примулы.
— Пожалуй, лучше отложить это дело до утра, — согласился Кадфаэль. — Даже если бы освещение было лучше, что можно сделать в столь поздний час?
— Этот свет обманывает глаза, — сказал Овейн, закрывая коробочку. — А почему ты решил разыскивать эту ткань здесь?