Вынос мозга
Шрифт:
Между Калинином и Ленинградом стояла секретная часть ПВО (противовоздушной обороны). Как и везде на рубежах обороны Москвы, в той части начались снятия, служебные несоответствия и выговоры. А всё потому, что месяц назад на Красную площадь приземлился на своём маленьком самолётике немецкий пилот-любитель по фамилии Руст. Такое издевательство над горбачевским «новым мышлением» привело войска ПВО в страшную опалу. Новый министр обороны Язов (тогда расшифровывали его фамилию как «я заставлю обуться всех»), любивший начищенные сапоги и парады, отменил вывод радаров на ТО (техобслуживание) без видимых поломок. Вот и пришлось офицерам-технарям пускаться во все тяжкие, чтоб радар без снятия с дежурства в исправности поддерживать. Ну, с установками постоянного излучения такого не получалось, а вот с «пучками» запросто. Достаточно было позвонить сослуживцам-смежникам: «Ну как там
Прапорщик Иванюк, капитан Лыков, рядовые Альмухамедов и Синягин проводили «текущее малое ТО без снятия установки с боевого дежурства». Капитан копался с электрикой, рядовые просто что-то мыли-чистили, а прапорщик контролировал, чтоб всё мылось-чистилось хорошо, ну и помогал капитану. Операторская находилась далеко от излучателя, да ещё под землёй, поэтому для экономии времени и снижения риска технари добирались до «пучка» на машине. Соответственно пятым участником мероприятия был сержант Ляховецкий. В целях безопасности сержант подвозил группу прямо под излучающую антенну, а затем отъезжал метров на триста в безопасном направлении. Его задачей было неотрывно смотреть на дверь радарной и держать двигатель своего 66-го «газона» со спецкунгом постоянно включённым.
Это был не совсем простой «газон». Его кабина и кунг (будка на месте кузова) были отделаны экранирующими материалами, а на стёклах имелись щиты с мелкими дырочками. Электрическая часть двигателя гоже имела специальную защиту от перегорания под мощным полем. Перед носом у водителя на шнурке вместо обычных безделушек болталось нечто, напоминающее большую авторучку с лампочкой — индикатор СВЧ. Как только лампочка на индикаторе загоралась, водитель обязан был опустить щиты и мгновенно мчаться к дверям радарной, при этом непрерывно сигналя. Персонал прыгал в кунг, и машина неслась подальше от радара в направлении, противоположном позиции излучателя. Обычно малое ГО не занимало больше пятнадцати минут и всегда заканчивалось мирно — техперсонал спокойно выходил из дверей установки, приветливо махая водиле рукой. Никаких щитов опускать не требовалось, а требовалось спокойно подъехать и забрать людей. Если же персонал махал красным флажком, то требовалось сделать то же самое, но быстро, а вот уезжать надо было заэкранированным — значит, на радар «звякнули» и он сейчас заработает.
За месяц этого дурацкого нововведения, которое случилось после посадки Руста, подобных ЧП не было ни разу. Вся ПВО ждала отмены осадного положения, надеясь, что гнев министра вот-вот закончится и служба войдёт в нормальное русло. А пока технари лазили в «спящий» радар, проклиная немца-авантюриста, глупый приказ и начало перестройки, которая явно понеслась куда-то не туда.
Между радарщиками была негласная договорённость: как только наблюдающий радар начинает выдавать что-либо подозрительное, первым делом надо не боевую тревогу объявлять, а на «пучок» звонить, если там люди в зоне. Ведь после тревоги радар уже неконтролируемый — он начинает слежение в автоматическом режиме. А так двадцать-тридцать секунд есть, чтоб из зоны выйти. Успеют и радар навести, и людей сберечь. Конечно, подобная мера боеспособности не содействовала, но давала какой-то выход из сложившейся дурацкой ситуации.
В тот день «на секторе» сидел майор, от которого подляны ожидать никак не могли. Офицер был грамотный и порядочный, жизнь сослуживцев и подчинённых ставил куда выше мнения проверяющих.
А гады проверяющие свалились на голову абсолютно внезапно. И если бы это была простая пара полковник-майор из дивизии, то можно было бы им всё объяснить или даже послать, на худой конец, пусть и с риском для карьеры. Но полковников была куча, да с генералами, и называлась эта шайка комплексной проверкой из Министерства обороны. Это когда паркетные полководцы устраивают запуск холостой ракеты где-нибудь из-подо льда Северного Ледовитого океана и смотрят, как эту ракету сбивать будут. В реале. Хотя по своему желанию они этот «реал» могут несколько усложнить — приблизить к боевым условиям. Вот и усложнили — объявили майору, что он давно убит, потому как в его радар секторального наблюдения десять минут назад попала крылатая ракета противника. Дёргай рубильник, вырубай
Манор хвать телефон — а там и гудка нет. Рад бы ребятам позвонить, а как? Собственный излучатель не работает, хотя контрольный экран «на приём» включённым остаётся, да ничего на том экране уже не видно. И вдруг на экране пятнышко цели появляется. Это значит, что его «поражённый» сектор перекрыли соседи, вычислили цель, навели и врубили «подсветку». А ещё это значит, что «подсветка» уже ведёт ракету-перехватчика. Если цель поймана, то станция работает сама по себе с единственным желанием примитивного робота — уничтожить. А там пускай хоть потоп, хоть люди в зоне — железные мозги этим уже не интересуются.
Капитана Лыкова убило в момент — просто шарахнуло током в двадцать семь киловольт. Никакой радарной травмы, смерть как на электрическом стуле. Дежурный оператор сказал: «Одни тапочки остались». Ну это он несколько загнул. Тапочки действительно остались, но на ногах скрюченного, обугленного тела. Прапор и солдаты за контакты не держались, поэтому им напряжение ничего плохого не сделало. Почувствовали они внезапный жар да страшную головную боль и выскочили из дверей радарной. Надо сказать, что никто из них непосредственно под прямым пучком не был, иначе результат был бы совсем иной. Они всего-навсего были рядом, и СВЧ задело их очень легко.
Через несколько мгновений все трое ослепли. Жар спал, хоть тело всё ещё сильно горело. Иванюк, однако, не растерялся и закричал:
— Солдаты, ко мне! Держаться друг за друга!
Почти теряя сознание, солдаты на крик добрались до прапора и вцепились куда придется. А ещё через момент все услышали спасительное бибиканье и звук мотора. Трое шатающихся технарей производили жалкое зрелище, и водила Ляховецкий понял, что за экраном ему не отсидеться. Плевать на огонёк индикатора, он открыл дверь и спрыгнул на землю. Кожу сразу защипало, голова заболела и стала наливаться свинцовой тяжестью, а ещё через миг возникло неприятное жжение. Изнутри. Особенно сильно «горели» кости — как будто кто-то из другого измерения о кости сигаретные окурки тушит.
— Кэп где? — орёт сержант.
— Хана ему. На моих глазах током убило. Давай быстро! Мотать надо отсюда — сгорим, блядь, заживо! — отвечает прапор. На невидящих глазах слёзы. — Что же они, суки, не позвонили?!
Сержант с трудом впихивает совсем ослабевших людей в кунг. Уже и самому ой-ёй-ёй как хреново, шатает как пьяного.
Наконец в кабине. Через экранирующую решетку дорогу видно плохо. Зато видно, как решётка нагрелась. Надо же, какое чудо — кое-где на ней краска чернеет и дымится, а мы. люди, ходим! Ну, поехали Ох, руль не удержать — машину мотает по дороге, но нет, в кювет нельзя. Фу-у-у, отпускает. Сколько проехал? Да всего ничего, метров двести. А уже и не жжёт! Ерунда осталась, только тошнит да тело слабое и как ватой набито. Вот и забор, триста метров от радара — это уже безопасная зона, можно поднять решётки со стекол. Не буду останавливаться, надо дотянуть до КПП — там телефон. Километра три, однако, будет. Как там ребята в кунге? Ладно, дам ещё километр и остановлюсь — мочевик жжёт страшно, такое чувство, что и вправду кипятком ссать буду. И блевать охота. Всё, больше не могу. Стоп — вначале блевать, потом ссать, потом посмотрю, что с ребятами.
Сержант прыгает на землю. Ноги не держат, и он беспомощно падает набок. Вокруг лес, как в заповеднике, тишина, только птички поют. Невольно вспомнился ландшафт перед радаром: леса нет совсем — бетонный плац, а дальше расходящаяся широкая просека с чахлой травой. Хотя чем дальше от радара, тем выше трава. Потом кусты, потом подлесок, ну а потом лес... Может, там расчищают, а может, само выгорает. Наверное, само выгорает. Мысли прервала рвота, впрочем, не сильная. Так, чуть блеванулось, и полегчало. Кое-как встал, сделал несколько шагов до ближайшего дерева. А вот пописать оказалось проблемой. Струя мочи действительно была горячей — ну, может, и не горячей, но теплее обычного — «дымит», как на морозе. Но не в этом проблема — мочиться больно! Вспомнилась давным-давно перенесённая гонорея, которую подцепил перед выпуском из ПТУ. Почему-то стало очень весело: «От радара трипак подхватил!» А потом сразу грустно — настроение менялось, как диапазоны в приёмнике. Корчась от рези, сержант Ляховецкий наконец выссался. Штаны были порядочно намочены, так как его всё ещё сильно качало и выполнять всю процедуру пришлось при помощи одной руки, опираясь второй о дерево. Ляховецкий ругнулся и поковылял открывать кунг.