Выполненное обещание
Шрифт:
Она ведь была хорошей матерью, по крайней мере, изо всех сил старалась ею быть. Она никогда не оставляла сынишку в мокрых пеленках. Никуда не отлучалась, когда он спал. Не оставляла его слишком долго на солнце.
До того дня. До того страшного дня.
В течение всех этих лет она постоянно ощущала тяжесть его тельца, когда вытащила сыночка из ванночки. Она тогда выбежала с ним на улицу, отчаянно крича: «Господи, кто-нибудь, помогите! Помогите моему ребенку! Помогите ему»!
Вернувшись с похорон, она вдребезги разбила фотокамеру, уничтожила все принадлежности
Уничтожая свою работу, она кричала, рыдала, билась, как в агонии. Ее крики привлекли внимание соседей, которые, забеспокоившись, вызвали полицию и «скорую помощь». Тогда-то Сьюзен и вкололи успокоительное, а потом отвезли в больницу. Все утверждали, что она бредила, но это был вовсе не бред. Она оплакивала сынишку, обещая ему, что никогда его не забудет и никогда больше не станет фотографировать.
Свою клятву она сдержала…
Госпожа Асади жила теперь в их доме. Она всем заправляла, а заодно присматривала за Сьюзен: следила, чтобы та ела и не забывала принимать витамины. Мать Бена была просто вездесущей и совершенно открыто давала понять Сьюзен, что хозяйка здесь она, а Сьюзен — лишь непрошеная гостья.
У той не было сил спорить. Она еще не пришла в себя, и главным ее занятием было до конца составить головоломку, которую представляло собой ее прошлое, как бы больно это ни было. Слишком много было у нее провалов в памяти, единая картина никак не складывалась, и все казалось каким-то бессмысленным.
Теперь, разбередив свои раны, Сьюзен не знала ни отдыха, ни покоя. Жизнь ее превратилась в сущий ад. Ей необходимо было чем-то заняться, найти себе какое-нибудь дело.
На третий день после своего страшного признания Сьюзен спустилась вниз к завтраку. Миссис Томпсон встретила ее улыбкой, но госпожа Асади решительно встала на пороге столовой, не давая Сьюзен войти.
— Врач сказал, что вы должны лежать в постели.
Сьюзен ощутила, как внутри у нее все напряглось. Ссориться со свекровью ей не хотелось, но и сидеть сложа руки, горюя о своей загубленной жизни, она тоже не собиралась. Что было, то прошло, и, как бы ни было это ужасно, Джимми уже не вернешь.
— Госпожа Асади, я глубоко ценю все, что вы делаете для меня, но, думаю, пришло время мне начать вести себя, как нормальный человек. Я могу сколько угодно прятаться в своей спальне, но это не вернет мне сына и не поможет забыть.
— Есть вещи, о которых не забывают.
Сьюзен встретила обвиняющий взгляд свекрови и внутренне содрогнулась, но решила не отступать.
— Это была ошибка, чудовищная ошибка, но мне все же надо как-то жить дальше. Я люблю Бена…
— Зато он вас не любит. Да и как он может вас любить?
Именно этого Сьюзен и боялась! На мгновение она заколебалась, но все же нашла в себе силы собраться с духом. Отступать ей некуда. Надо смотреть вперед, в свое будущее.
— Это не ваше дело, — произнесла она и сама удивилась, насколько невозмутимо прозвучали эти слова, ведь внутри она вся кипела. — Это касается
Экономка бесшумно нырнула в кухню, а мать Бена угрожающе надвинулась на Сьюзен и обвиняющим жестом почти ткнула пальцем в ее грудь.
— Мой сын заслуживает лучшего. Он заслуживает настоящей женщины.
— Я и есть настоящая женщина. Просто я случайно совершила ужасную ошибку.
— Ну да, всего лишь убили собственного ребенка. Это не ошибка, а преступление.
— Никому не дано изменить то, что было. Но я могу обещать Бену свою любовь и верность…
— Вы что, действительно верите, что мой сын будет с вами счастлив? Думаете, он когда-нибудь сможет вам доверять?
А ведь она права, с содроганием подумала Сьюзен. Она была слишком поглощена собственными переживаниями и как-то совсем упустила из виду, что у Бена могут быть свои нужды. Он действительно заслуживает счастья, этот прекрасный человек с добрым сердцем. Он умеет любить и заслуживает жены, которой смог бы доверять безраздельно.
От этих мыслей Сьюзен стало совсем тошно. Повернувшись, она бросилась вверх по ступенькам в свою спальню. Она успела открыть гардероб и снять с вешалки длинную серую юбку и свободного покроя кашемировый свитер чуть более светлого оттенка, когда в спальню вошла и госпожа Асади.
— Если у вас есть хоть капля ума и сохранилась хоть капля совести, уезжайте, пока Бен не вернулся. Тогда мой сын сможет аннулировать брак с вами и жениться на хорошей девушке.
— Уходите, — задыхаясь, прошептала Сьюзен, стоя лицом к открытому шкафу. Голос едва слушался ее. — Я не хочу, чтобы вы здесь находились. Уходите!
— Да, мама, уйди, пожалуйста. — На пороге спальни стоял Бен с переброшенным через руку темным пальто и «дипломатом» в другой руке. Вид у него был измученный. — Я слышал все, что ты говорила, мама, с самого начала. Ты не имеешь права так разговаривать с моей женой…
— С твоей женой? Да какая из нее жена!
— Она моя жена, и я ее люблю, — оборвал ее Бен. Это был тот редкий случай, когда он повысил голос. — Если ты будешь с ней ссориться, значит, будешь ссориться и со мной, потому что Сьюзен — часть моей души.
Госпожа Асади была просто сражена. Она смотрела на своего единственного ребенка широко раскрытыми глазами. Потом яростно потрясла головой, словно не веря в то, что увидела и услышала, и вышла из спальни, хлопнув дверью.
А Сьюзен будто приросла к месту. Она стояла, не шевелясь, крепко прижимая к себе одежду, и не могла вымолвить ни слова.
— Почему ты мне не позвонила? — натянуто спросил Бен. — Я же оставил матери все телефоны.
Говорить о том, что его мать и не подумала дать их Сьюзен, не имело смысла.
— Где ты был?
— В Париже.
Сьюзен сделала неуверенный шаг в сторону стоявшего в углу спальни кресла и почти упала в него.
— В Париже?
— Да. Я говорил там со многими людьми. С теми, у кого ты работала, с полицией. А потом отправился в Лондон и побеседовал с Фрэнком. Он теперь живет в маленькой грязной квартирке с видом на Темзу.