Выпуск 1. Том 5

Кристи Агата

– Если вы сумеете заставить актеров играть это таким образом, – сухо вставила Гермия.

– Верно, – согласился Дэвид. – Малейший намек на безумие в пьесе – и актер пускается во все тяжкие! То же и с неожиданной смертью. Ну не может он просто так взять и упасть замертво. Стонет, пошатывается, вращает глазами, хватается за сердце – разыгрывает целую сцену. Кстати, о сценах: как вам исполнение Макбета Филдингом? Невероятно противоречивые оценки критики.

– Блестяще играет, – сказала Гермия. – Сцена с врачевателем, после того как он ходит во сне... «Неужто не поможешь ты утратившему разум?» Он выявил то,

что мне никогда не приходило в голову, ведь это приказ врачевателю убить жену. И ясно, что жену он любит. Филдинг раскрыл борьбу между страхом и любовью в душе своего героя. А реплика: «И после – суждено тебе погибнуть» – поразила меня до глубины души. Как никогда.

– Шекспира ожидали бы некоторые сюрпризы, доведись ему увидеть, как играют его пьесы нынче, – иронически заметил я.

– На мой взгляд, нынешние режиссеры немало потрудились, искореняя истинный дух его творчества.

– Обычное удивление автора от трактовки его пьесы постановщиком, – тихо проговорила Гермия.

– А Шекспира вроде написал какой-то Бэкон? [70] – осведомилась Вьюнок.

– Эта теория давно устарела, – добродушно ответил Дэвид. – А что, кстати, известно тебе о Бэконе?

70

Френсис Бэкон (1561 – 1626) – государственный деятель, философ, историк. Ему приписывалось авторство пьес В. Шекспира.

– Он изобрел порох, – победоносно возвестила его подружка.

Дэвид посмотрел на нас с Гермией.

– Вам ясно, почему я люблю эту девушку? – спросил он. – Ее познания так оригинальны. Не Роджер [71] , любовь моя, а Фрэнсис.

– Любопытно, что Филдинг играет и Третьего Убийцу. Кто-нибудь до него играл?

– Кажется, да, – сказал Дэвид. – Как в ту пору было удобно – приглашаешь, если требует дело, первого попавшегося убийцу. Вот бы сейчас так!

71

Роджер Бэкон (ок. 1214 – 1292) – английский философ и естествоиспытатель, монах-францисканец.

– И сейчас такое бывает, – возразила Гермия. – Гангстеры. Киллеры, или как их там еще называют. Чикаго и тому подобное.

– Верно, – согласился Дэвид. – Но я имел в виду не гангстеров, рэкетиров или баронов преступного мира, а простых, обычных людей, которым нужно избавиться от кого-то нежелательного. Деловой соперник, скажем; или тетушка Эмили – так богата и чересчур зажилась на этом свете. Или муж-простофиля под ногами путается. Воображаете, как просто – звоните в «Хэрродс» [72] и заказываете: «Пришлите, пожалуйста, двух убийц поопытнее».

72

«Xэрродс» – фешенебельный магазин в Лондоне.

Мы все снова рассмеялись.

– А разве нельзя каким-то образом подстроить убийство? – спросила Вьюнок.

Мы повернулись к ней.

– Что ты имеешь в виду, Вьюночек? – поинтересовался Дэвид.

– Ну, в общем, кто захочет, может это устроить... Ну, простые, обыкновенные люди вроде

нас, как ты говоришь. Только, кажется, это очень дорого.

В больших синих глазах была непритворная наивность, губы полуоткрыты.

– О чем ты? – Дэвид с любопытством взглянул на нее.

Вьюнок заметно растерялась:

– Ах, ну... я напутала. Я имела в виду белого коня. И все такое.

– Белого коня? Какого еще белого коня?

Вьюнок покраснела и опустила взор:

– Наверное, я наболтала глупостей. Просто при мне об этом говорили, а я не так поняла.

– Отведай-ка лучше этой дивной шарлотки, – ласково предложил Дэвид.

2

В жизни иногда случаются престранные вещи – услышишь неожиданно что-нибудь, и вдруг через день снова тебе кто-то говорит то же самое. Со мной такое произошло на следующее утро.

У меня зазвонил телефон, и я снял трубку. Послышался судорожный вздох, затем прерывающийся голос произнес с вызовом:

– Я подумала об этом, и я приеду.

Я сделал бесплодную попытку разобраться, в чем дело, и, надеясь выиграть время, спросил:

– Прекрасно, но с кем имею... э-э... честь?

– В конце концов, – продолжал голос, – молния дважды не ударяет в одно и то же место.

– Вы правильно набрали номер?

– Конечно. Это Марк Истербрук?

– Ясно, – догадался я. – Миссис Оливер.

В трубке с удивлением произнесли:

– Вы не узнали меня? Мне и в голову не пришло. Марк, я насчет этого благотворительного праздника. Я поеду и буду надписывать там книжки, если Роуда уж так хочет.

– Очень мило с вашей стороны. Они вас примут у себя.

– Обеда, надеюсь, они не устраивают? – спросила миссис Оливер с опаской. – Сами знаете, как это бывает, – продолжала она. – Все подходят с вопросом, не пишу ли я сейчас что-нибудь новенькое, будто не видят – я пью имбирный эль или томатный сок и ничего не пишу. И еще как они любят мои книги – нет слов, слышать приятно, но что на это ответить? Не представляю. Скажешь: «Я очень рада» – избитая фраза вроде «Приятно познакомиться». Кстати, они не потащат меня на выпивку в «Розовую лошадь»?

– Какую «Розовую лошадь»?

– Ну, «Белый конь». Такой паб. Мне в пабах становится худо.

– А что собой представляет «Белый конь»?

– Да там какой-то паб, разве он не так называется? Или «Розовый конь»? А может, это где-то еще. Или я его просто выдумала. Я выдумываю кучу вещей.

– Как поживает какаду? – осведомился я.

– Какаду? – недоуменно откликнулась миссис Оливер.

– А мяч для крикета?

– Ну, знаете ли, – с достоинством проговорила миссис Оливер. – Вы, наверное, с ума сошли, или с похмелья, или еще что. Розовые кони, какаду, крикет...

Она в сердцах бросила трубку.

Я все еще раздумывал о «Белом коне» и о том, что я о нем услышал сегодня снова, когда опять раздался телефонный звонок.

На этот раз звонил мистер Сомс Уайт, известный стряпчий, который напомнил мне, что по завещанию моей крестной, леди Хескет-Дюбуа, я могу выбрать три картины из ее коллекции.

– Ничего особенно ценного, конечно, нет, – сказал мистер Сомс Уайт присущим ему меланхоличным тоном. – Но, насколько мне известно, вы говорили, что вам очень нравятся некоторые картины покойной.