Выпуск II. Том 5
Шрифт:
Не смею надеяться, что вы сможете понять причины, побудившие меня совершить подобный поступок, — я просто прошу вас простить меня за скрытность. Старики любят хранить свои маленькие секреты.
Спасибо вам, мой дорогой друг, за усердие, с которым вы всегда вели мои дела. Засвидетельствуйте перед Софией мою глубокую любовь к ней и призовите ее разумно править семьей.
Искренне преданный вам Аристид Леонидис».
Я ознакомился с этим замечательным документом с огромным интересом.
— Невероятно! — сказал я, кончив
— В высшей степени невероятно! — мистер Гэйтскилл поднялся с кресла. — Повторяю, я всегда полагал, что мой старый друг мистер Леонидис доверяет мне.
— Нет, Гэйтскилл, — сказал мой отец. — Старый джентльмен был природным хитрецом. Он всю жизнь любил неординарные ходы, кривые окольные пути.
— Это уж точно, сэр, — с чувством подтвердил Тавернер. — Он был хитрец из хитрецов.
Гэйтскилл выплыл из кабинета с по-прежнему оскорбленным видом. Как профессионал он был уязвлен до глубины души.
— Для него это тяжелый удар, — заметил инспектор Тавернер. — Очень уважаемая фирма «Гэйтскилл, Каллит энд Гэйтскилл». Не признают никакого мошенничества. И когда Леонидис прокручивал какие-то темные махинации, он никогда не обращался за содействием к этой фирме. Его обслуживал еще с добрый десяток юридических контор. О, это был настоящий хитрец!
— И как никогда это его качество проявилось при составлении данного завещания! — подхватил отец.
— Мы были глупы, — сказал Тавернер. — Ведь если подумать как следует, то получается, что единственный, кто мог смухлевать с этим завещанием, был сам старик. Нам просто не пришло в голову, что ему это могло понадобиться! Я вспомнил высокомерную улыбку Джозефины и её слова: «Полицейские — дураки!»
Но Джозефина при оглашении завещания не присутствовала. И даже если девочка подслушивала под дверью (что казалось мне весьма вероятным), она едва ли могла угадать действия своего деда. Но откуда тогда этот высокомерный вид? Какие основания у Джозефины называть полицейских дураками? Или это просто рисовка?
Внезапно пораженный царящей в кабинете тишиной, я поднял глаза: отец и Тавернер внимательно наблюдали за мной. Не знаю, что в их поведении заставило меня возмущенно воскликнуть:
— София ничего об этом не знала! Абсолютно ничего!
— Нет? — произнес отец.
Я не вполне понял, утверждение это или вопрос.
— Она будет страшно удивлена.
— Да?
— Страшно удивлена!
Наступило молчание. Потом — неожиданно громко и резко — зазвонил телефон на столе отца. Он поднял трубку: — Да? — подождал немного и сказал: — Соедините, — потом взглянул на меня:
— Это твоя девушка. Хочет поговорить с тобой. Что-то важное.
Я взял трубку:
— София?
— Чарлз? Это ты? Джозефина… — голос Софии сорвался.
— Что Джозефина?
— Кто-то ударил ее по голове. Сотрясение мозга. Она… Она в тяжёлом состоянии… Врачи говорят, она может не оправиться…
Я повернулся к отцу и инспектору:
— На
Отец взял у меня трубку и сказал со всей резкостью, на какую был способен:
— Говорил же я вам присматривать за этим ребенком…
Глава 18
Уже через несколько минут мы с Тавернером неслись в полицейской машине по направлению к Суинли-Дин.
Я вспомнил вывалившуюся мне под ноги с чердака Джозефину и ее небрежное замечание: «Пришло время для второго убийства». Бедная девочка не предполагала, что именно она, по всей вероятности, и явится новой жертвой.
Я полностью признавал свою вину и справедливость молчаливой укоризны отца. Конечно же, я не должен был спускать с Джозефины глаз. Хотя ни у меня, ни у Тавернера до сих пор не возникло никаких догадок по поводу личности отравителя, вполне возможно, что они были у Джозефины. И все принятое мной за детскую болтовню и рисовку вовсе таковым не являлось. В процессе своей сыскной деятельности девочка случайно могла стать обладательницей какой-то информации, важности которой сама не понимала.
Я вспомнил треск сухой ветки в саду.
Тогда у меня возникло смутное ощущение опасности. Позже мои подозрения показались мне необоснованными и мелодраматичными. Я же должен был отдавать себе отчет в том, что речь идет об убийстве и что совершивший его человек рискует головой и, значит, в целях обеспечения своей безопасности не остановится перед вторым преступлением.
Может быть, какой-то непонятный материнский инстинкт подсказал Магде — Джозефине грозит опасность, и именно этим и объясняется ее внезапное решение отправить дочь в Швейцарию.
София встречала нас у дверей. Джозефину, сказала она, увезли на машине «Скорой помощи» в местной госпиталь. Доктор Грей сообщит о результатах рентгеновского обследования.
— Как это случилось? — спросил я.
София повела нас вокруг дома, и вскоре мы очутились в маленьком заднем дворике, в углу которого находилось небольшое сооружение с распахнутой настежь дверью.
— Это что-то вроде прачечной, — пояснила София. — В нижней части двери вырезан лаз для кошки, и Джозефина любила, встав в него ногами, кататься на двери взад-вперед.
Я вспомнил, как сам любил кататься на дверях в детстве.
Прачечная была маленькая и довольно темная. Там стояли какие-то ящики, старые стулья, валялись старые садовые инструменты, резиновый шланг и прочий хлам. Прямо при входе на полу лежал упор для двери в виде мраморного льва.
— Это упор от главной двери, — пояснила София. — Должно быть, кто-то пристроил его здесь на верхней части двери.
Тавернер провел рукой по верхней кромке низкой двери домика.
— Ловушка, — сказал он и для пробы несколько раз болтанул дверь туда-сюда, потом наклонился над куском мрамора, но брать его в руки не стал.