Выпускной роман
Шрифт:
– Кто? Где? – испуганная учительница, вонзила в палец булавку, чертыхнулась, бросила юбку на стол и опять обратилась к девушке: – Что ты несешь, Маняша? Кто кого убивает?
– Наши и «ашки»! Друг друга... Скорей, прошу вас...
Нина Никитична развернула Галкину за плечи и подтолкнула к выходу:
– Давай! Куда? Показывай!
Они выскочили из школы и понеслись вдвоем к заброшенному скверу за домами их микрорайона. Прохожие с удивлением смотрели на странную пару: тоненькую девушку, в обтягивающих джинсах и ярко-красной коротенькой курточке, и немолодую полную женщину с багровым лицом,
За аллеей густых голых кустов Нине Никитичне открылось настоящее побоище. Отчаянно дрались человек двадцать... Слышались шлепки, крики, ругань. Многие уже отплевывались кровью.
– Видите, Нина Никитична! – захлебнулась слезами Маняшка. – Надо же что-то делать! Они же покалечатся! Сделайте же что-нибудь, Кикишенька, родненькая!
Эти слова мгновенно взбодрили еле дышащую после непривычно быстрого бега учительницу. С криком: «Остановитесь, мальчики!» она врезалась в самую гущу дерущихся и тут же получила чувствительный удар в плечо. Нина Никитична удержалась на ногах только за счет своего немаленького веса, развернулась и сама ударила кулаком в первое же подвернувшееся тело. Парень обернулся с выражением самой лютой злобы на юном лице и, встретившись взглядом с учительницей, резко остановился, надсадно просипев: «Пацаны... Кикиша...»
Пацаны его не слышали и продолжали биться насмерть. Нина Никитична поняла, что одного все же обезвредила, и начала вклиниваться между другими молотящими друг друга парнями. В конце концов к ней присоединилась Маняшка. Она налетела на своего приятеля Бармакова с диким криком: «Прекрати, Генка! Ради меня! Ради Кикиши! Ей же достанется за вас, идиоты!»
Драка прекратилась только тогда, когда ее участники наконец поняли, что среди них находится учительница. Когда все, тяжело дыша, остановились, на всякий случай сохраняя боевую стойку, увидели, что Кикиша совершенно растерзана. Ее блузка и юбка были вымазаны в грязи, щека расцарапана, а из разбитой губы на вздымающуюся волнами грудь капала кровь.
– Нина Никитична... вы что... – первым прохрипел Бармаков. – Вы это зачем... не надо было вам...
– А вам надо?! – отозвалась учительница, размазывая кровь по щеке. – Вам что, на учет в милицию захотелось?.. Да вас ни один вуз после этого не возьмет... придурки... кретины... идиоты... Пойдемте немедленно ко мне...
– В школу? В таком виде? – Бармаков обвел руками изрядно потрепанное войско.
– Нет... – помотала головой учительница. – В школу нельзя... Ко мне домой... Я рядом живу. Умоетесь, приведете себя в порядок.
– Нет, ну что вы... – по-прежнему отвечал за всех Бармаков. – Зачем вам это? Мы сами как-нибудь...
– Я... Гена... сама мать... И если бы мой сын пришел домой в таком виде... я с ума сошла бы... а потом побежала бы выяснять, кто его так извалтузил и за что. Все равно пошла бы, даже если бы он стал меня удерживать... даже если бы грозился уйти из дома... Вы что, хотите, чтобы ваши матери тоже между собой устроили кровавую разборку? И чтобы директор вмешалась?
Парни, переглядываясь, угрюмо молчали.
– Пойдемте, ребята, к Нине
– Ну... хорошо... – согласился Бармаков. – Пошли...
Он первым двинулся в сторону классной дамы. Заметив вдруг, что она глубокой осенью стоит перед ним в разодранной блузке с короткими рукавами, Генка снял с себя куртку и набросил на плечи учительницы.
– И вас, 11-й «А», я тоже попрошу с нами, – грозным тоном, какого ее собственный класс за ней не подозревал, потребовала Нина Никитична.
Никто из «ашек» даже не шевельнулся.
– Если вы думаете, что я приглашаю вас на разборку, то ошибаетесь... – все тем же властным голосом сказала учительница. – Сегодня уж точно не буду ни в чем разбираться. Настроение, знаете ли, не то. Да и состояние... – Она дотронулась рукой до разбитой губы и обратилась к Галкиной: – А ты, Маняш, самая чистая, а потому – дуй в школу! Там у меня в кабинете ключи. В сумке. Самым длинным закрой кабинет и беги вон к тому дому. Мы будем ждать тебя у первого подъезда.
Маняшка тут же рванула к школе.
– И куртку захвати, пожалуйста! – прокричала ей вслед Нина Никитична.
Все как-то вдруг сразу заметили, что на щеке учительницы все четче вырисовывается синяк, а кроме губы, рассечена еще и бровь. Это решило исход дела. Кикиша, смешная толстая трудовичка, в данный момент была им почти ровней: и 11-му «А», и 11-му «В». Она пострадала, как и все. Стала практически своей...
Через несколько минут в маленькой двухкомнатной квартирке Нины Никитичны начались постирушки, чистка и глажка. Маняшка промывала раны перекисью, прижигала йодом, прикладывала к синякам примочки из отвара какой-то травы, который тут же приготовила их классная руководительница. Нина Никитична действительно никого ни о чем не спрашивала. Она, как заведенная, пришивала оторванные карманы и пуговицы, зашивала прорехи, ловко вставляла выдранные бегунки «молний» и даже поднимала поехавшие петли трикотажных джемперов. Казалось, что она умела все. Впрочем, учитель труда девочек просто обязана была все это уметь.
Когда бойцы были приведены в более-менее приличный вид, Нина Никитична сказала:
– Ну вот и все, что я могу для вас сейчас сделать... А теперь – по домам! Мне тоже надо себя привести в порядок.
И опять только в этот момент всем бросилось в глаза, что учительница так и осталась в грязной юбке, разорванной блузке, с почерневшим лицом и смешно растрепанными волосами.
– Ну... мы пойдем, конечно, – опять начал Бармаков. – Спасибо вам, Нина Никитична... Мы все понимаем... Не думайте, что мы бесчувственные какие... До свидания. До завтра...
Нина Никитична только кивнула.
– Маняш, пошли, – позвал свою подругу Бармаков.
– Нет, – помотала головой девушка. – Я Нине Никитичне помогу убраться. Посмотрите, что вы наделали!
Одиннадцатиклассники, как по команде, опустили глаза. Светло-бежевый линолеум в коридоре и кухне был истоптан и изгажен. На белой двери ванной виднелись следы грязных ладоней.
– Мы тоже можем...
– Нет! – раздраженно крикнула Маняшка. – Вон отсюда! Не геройское это дело, полы мыть! Я сама! Проваливайте, сказала!