Выпускной. В плену боли
Шрифт:
Она забирается в самый угол, так чтобы даже в зеркало заднего вида на неё посмотреть не мог. Впрочем, и смотреть там не на что. Бледная моль. Такую трахать только под дулом пистолета.
Путь в школу занимает обычно двадцать минут, если пробок нет с области.
Двадцать минут в полной, давящей на мозг тишине. И в запахе Чебреца. От неё всегда должно пахнуть навозом и скотиной, но вместо этого я всегда ощущаю чёртовы запахи свежескошенного сена и хлеба, словно она с утра сама его печёт.
Их семья держит ферму. Весьма крупную для этих
Над ней вся школа ржёт, а она даже не пытается исправить положение. Никогда не пыталась. Словно её всё устраивало. Но это же чушь? Ни один подросток не хочет подвергаться насмешкам. Ни один...
Высаживаю её возле школы и тут же вижу недовольную моську Милены. Она с подружками уходит внутрь, тряхнув блестящей тёмной шевелюрой, а я глаза закатываю. Стерва. Чувствую, не обломится мне и сегодня.
— Готова будь к трём, чтобы уехать.
— Я на автобусе.
— К трём будь готова! – рявкаю раздражённо, а она дверью хлопает, неожиданно вызывая во мне прилив адреналина. Я никогда не пытался её задеть, никогда не пытался вызвать эмоции, даже не думал, что может быть так просто и так интересно.
Глава 2. Чебрец Ася
— Так, ребят, мы будем репетировать вальс для выпускного.
Тут же слышатся стоны и недовольства. Но наш неизменный завуч Анастасия Владимировна срезает все лишние звуки одним острым, как у коршуна взглядом.
Я всегда её побаивалась. Особенно когда она к себе вызывала. Знала, что в основном, чтобы попросить что-то или заменить учителя начальных классов. Но всё равно, а вдруг ругать будет? Или рефлекс уже…
Все стоят и изнывают, не готовые репетировать то, что мы делаем уже второй месяц два раза в неделю.
Понятно, что в последнюю неделю учёбы не особенно всем хочется оставаться в стенах школы. Даже если весело.
— Да, да, мои хорошие. У нас впереди выпускной, и он должен пройти на отлично. Запомнится всем и каждому. Можно сказать, перевернёт ваше сознание. Чтобы все газеты Москвы потом трубили! Чтобы потом, когда вы станете депутатами и преступниками, я могла вами гордиться.
Актовый зал взрывается смехом. Даже Гриша, что рядом стоит, усмехается.
— Одно другому не мешает, Анастасия Владимировна.
— А я знаю, Одинцов, знаю. Так, встаём по парам.
Мы с Гришей поворачиваемся друг к другу. Он, как обычно, готов оттоптать мне все ноги своей, но я ему, как обычно, всё прощу.
— Прости, Ась.
— Ничего, Гриш… Только считай про себя. Раз, два, три. Раз, два, три, — вроде
— Слушай, Чебрец, а как ты ещё под ним не задохнулась, — ржёт конь Рязанцев, собственно лучший друг Одинцова. Такой же «весельчак». На того даже не смотрю. Никогда не смотрю. Особенно в глаза стараюсь не заглядывать. Он у него острый, как бритва, словно вскрывающий кожу, пускающий кровь и выворачивающий наизнанку всё тайное и глубокое. То, чего быть в принципе не должно быть между нами. То, чего не будет никогда. Вот Гришка хороший, светлый человек. Шутит не смешно, в любви признаётся забавно, а главное, не вызывает никаких эмоций. С ним спокойно, как в штиль. А Одинцов вечный шторм, который потопит.
Вечно в центре событий.
Вечно привлекает внимание.
Ему словно всегда и всего мало. Довольствоваться малым – не про него.
Вообще не понятно, почему я о нём так много думаю?
Наверное, потому что каждый день заставляю себя сесть в его машину.
Наверное, потому что вспоминаю, что когда-то он был совсем другим. Простым и добрым.
Мы кружимся с классом в танце, нами руководит Владимировна, я чувствую, как тяжёлая рука на талии сжимается крепче, а тела становятся ближе. Невольно пытаюсь отстраниться.
Гриша совсем головой едет, потому что пытается урвать в полёте танца мои губы. Я молчу, но отклоняюсь всё сильнее. Секунда, две, три и всё….
Запинаюсь за что-то, лечу назад, в крепкие руки…Одинцова.
Его терпкий, густой запах я даже в темноте узнаю. Горечь укропа и сладость цитруса.
Господи! Я настолько увлеклась анализом, что не заметила, как Гриша валится на Милену, почти целиком придавливая её к линолеуму.
— А-а-а! — кричит она, схватившись за ногу. Не думаю, что что-то серьёзное, но вопит она так, словно её режут без наркоза.
— Ну ты слоняра! — ржут все, пока он тяжело поднимается. Одинцов отпускает меня резко и берет орущую Милену на руки, толкнув Гришу. Тот хмуро опускает голову. Я незаметно, насколько это возможно, увожу его из актового зала в коридор к окну.
Нечего ему слушать все эти разговоры.
— Ублюдки жестокие, никогда не упустят возможности подковырнуть тебе самую болезненную рану.
— Я не специально…
— Я знаю, Гриш, я знаю.
— О, свинопаска своего хрюнделя на верёвочке уводит, — хохочут они так громко, проходя мимо, что отдаётся в ушах.
— Скоро это закончится, Гриш, — убираю я волосы с его лица. – Поедешь ты в Москву и станешь самым крутым ветеринаром.
— И ты со мной поедешь?
— Я тут тебя ждать буду. Отцу с мамой помогать надо.
— Пусть наймут кого-то.
— Не смеши. Они никогда никому не доверятся.
— Буду учится на заочном, тебя ждать.
— Свадьбу сыграем потом?
— Конечно.
— Я, может, похудею даже…
— Это совсем не обязательно, — целую его в мягкую щёку. Иногда мне кажется, что от него кислятиной пахнет, словно после разделки тушки. Так, Ась, не привередничай.