Выражение монашеского опыта

Исихаст Старец Иосиф

Старец отмечает, что Божественный Промысл обыкновенно совершает свое исцеление и восставляет ученика посредством духовного человека, а не какой-либо иной, вышеестественной, силы. Когда время испытания завершено и дерзкому помыслу дан должный отпор, то ум, прежде помраченный и глухой, открывается для врачевания и с готовностью принимает указания духовного отца или брата. Вот что говорит об этом приснопамятный старец: «Всесильный может обновлять расположение души человека и пробуждать все его духовное устроение к желанию слышать слово Божие. Равным образом посылает Он и иного человека, искусного речью и единодушного нам, который известен промыслительной и спасительной Премудрости Его… Итак, эта встреча, ниспосланная Богом, и речь, обращенная к страждущему, звучат для него как божественный гром. Какова Благость Твоя, Господи!» И тогда подобно тому как «любящим Бога… все содействует ко благу», [348] так и поднявшемуся и вставшему на ноги все случающееся с ним содействует на благо.

348

Рим. 8, 28.

Первым

ощутимым даром, который человек получает после возвращения скрывавшейся Божественной благодати, является мир помыслов, а затем возрастание веры, или, вернее, прибавление веры, о котором следует сказать подробнее. Этот вид веры, называемый еще «верой созерцательной», превосходит обычную и рождается от опыта восприятия Божественной благодати, Божественного утешения, после деятельных подвигов терпения и испытания. Вот как выражает это старец на своем особом языке: «Сверх того, в нем расцветает мир помыслов и умножается, благодаря созерцанию, сила веры… Когда же она, то есть вера, зачинает во чреве, то рождает дочь — непостыдную надежду. А эта Божественная двоица, обретя мысленные крылья, соединяется с любовью».

Вера созерцательная, будучи порождением искушений, сообщает уму дерзновение, поскольку залог ее — свидетельства Божественного заступления. Тогда и рождается «блаженное упование», [349] которое «не постыжает». [350] Эти главные добродетели, когда благодать наделила ими просвещенный и испытанный ум, не остаются надолго в одиночестве, но привлекают к себе блаженную любовь, составляющую с ними неразрывное целое. И тогда человек чувственным образом становится наследником Божественных обетований, начиная вкушать еще здесь, на земле, таинства Будущего Века. Наиболее же ощутимым знаком этого состояния является непрестанная и чистая молитва, которая, как правило, не просит ничего иного, кроме исполнения во всем воли Господней. Тогда человек приступает к созерцательной молитве, которая приближается, хотя и не в полной мере, к поклонению и служению «в духе и истине». [351]

349

Ср.: Тит. 2, 13.

350

Рим. 5, 5.

351

Ин. 4, 23–24.

«А по временам он соединяется с Богом в час молитвы, и тогда прерывается молитва, человек же становится пленником любви Христовой и видит Того, Кого любит, и постоянно удивляется сладкому дуновению оного мысленного ветра…» — говорит старец. Когда приходит благодать, ум узнает о присутствии Господа нашего и, входя «во внутреннейшее за завесу», где пребывает предтеча «за нас Иисус», [352] чувственно ощущает Божество — уже не от слышания веры, [353] но лично, посредством полноты благодати, которую Господь наш дает принявшим Его. Ибо «тем, которые приняли Его, дал власть быть чадами Божиими». [354]

352

Евр. 6, 19–20.

353

Ср.: Рим. 10, 17.

354

Ин. 1, 12.

Однако же поскольку это состояние является лишь вводным, а не совершенным, то с удалением благодати оно прерывается и молящийся вновь возвращается в свое первоначальное мирное состояние. Тогда он чувствует себя так, как если бы не имел тела с его дебелостью и тяжестью, и лишь восхищается величием Божиим и любовью Его к смиренному человеку, говоря: «О бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!». [355] Тогда, подобно преподобному Ефрему, говорит и он: «Ослаби, Господи, волны благодати Твоей». Ведь, согласно общему мнению всех отцов, если бы это восприятие благодати не было умерено Божественным попечением, человек не вынес бы его. В час же посещения благодати, когда Божественная любовь преисполняет всего человека, с нею соединяется и глубокое смирение, так что человек ради любви хочет всех вместить внутри себя, чтобы принести себя в жертву за всех и взять на себя болезни всех. В помышлении же своем он желал бы быть попираемым ногами всех существ, даже и бессловесных животных, а самое малое ощущение чужого страдания или знание о нем тотчас же вызывает у него печаль и слезы. Поистине такой человек, согласно Писанию, радуется с радующимися и плачет с плачущими. [356] Широта Божественной любви преображает его и делает широким, позволяя ему вместить внутри себя всю тварь и иметь общение с ней, независимо от пространства и времени. Такова ступень возвращения благодати для тех, кто подвизается ради ее стяжания, и таковы таинства и сокровища, которыми она их вознаграждает и неложно увенчивает. Тот, кто с помощью благодати достиг этой ступени, испытывает ревность, желая помочь своему ближнему, и полагает, что ему последуют все, кого он будет учить подобному образу действий. Однако апостол Павел утверждает, что «не во всех вера». [357]

355

Рим. 11, 33.

356

См.: Рим. 12, 15.

357

2 Фес. 3, 2.

Я упомянул, что человека, находящегося на этой

ступени, Божественная ревность побуждает учить других тому, что испытывает он сам. Возможно, кто-нибудь задастся вопросом: почему именно теперь, в этом состоянии, а не в ином, более высоком и более духовном, когда можно было бы сказать больше, имея больший опыт? Согласно мнению наших отцов, когда духовный человек достигнет высшего духовного устроения, входя во мрак обожения и субботства, он почивает далее от всякого действия, как почил Бог в день седьмой «от всех дел Своих». [358] Тогда и он, подобно Петру, вошедшему на Фаворской горе во мрак Преображения, говорит: «Хорошо нам здесь быть», [359] уже не будучи способным размышлять о чем-либо земном, помимо божественного созерцания беспредельного нетварного Света Божества и обожения. В то же время на низшей ступени духовного состояния, когда благодать не пребывает неизменной, но открывается лишь время от времени, человек может помнить о человеческих нуждах и неприятностях и принимать в них участие.

358

Быт. 2, 2.

359

См.: Мф. 17, 4.

Рассказывая об этом состоянии, старец пишет, что человек, ощущающий присутствие Божества, желает, «если бы это было возможно, всех вместить в сердце свое, чтобы увидели они сию благодать, хотя бы сам он ее лишился», однако же удерживает нас от этого, указывая, что безмолвствовать и молиться лучше, чем пытаться просвещать других своим учением. Очевидно, здесь сформулирован опыт, вынесенный старцем из общения с собственным окружением. «Итак, вот каково возвращение Божественной благодати, следующее за испытанием… И еще ты узнал, что существует великая нужда и необходимость в опытном наставнике… чтобы, когда отойдет благодать, явилась рука наставника и вела путника…»

Старец также рекомендует всегда придерживаться смиренномудрия и, кроме того, основываясь, возможно, на собственном опыте, советует не углубляться с легкостью, без совета и испытания, в темный и запутанный лабиринт многообразной прелести врага. Об этом мне еще предстоит упомянуть в следующей главе. Недремлющий, жестокий и исполненный лукавства враг никогда не ослабляет своей брани с нами, хотя бы он до этого и потерпел от нас многочисленные поражения. Когда мы лишь начинаем вступать на путь истины и веры, он сражается, чтобы заградить нам путь. Когда это, благодаря Божию о нас Промышлению, не удается, он продолжает брань, чтобы исказить наше стяжание и приобретенное нами сокровище. Сначала враг использует неверие и безразличие, а затем прелесть и ложное истолкование истины, чтобы мы не достигли цели и вместо благодати приобрели и унаследовали прелесть, его собственное помрачение и смерть, от которых избави нас, Христе, Царю Сил. Аминь.

ЗВУК ТРУБЫ СЕДЬМОЙ

1. О прелести

Когда речь заходит о предметах подобного рода, иногда возникает вопрос, можно ли разобраться в них или же сделать относительно их какие-либо выводы, коль скоро для этого необходимо приблизиться к бездне глубоких и мрачных помышлений сатаны, окруженной мраком его неописуемой лжи и лукавства. В Книге Иова начертан образ этого змея. «Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? круг зубов его — ужас; крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твердою печатью… От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас». [360] Воспроизведение здесь этого образного описания того, что такое диавол и сатана, не является отступлением, ибо против него как нашего всегдашнего и общего врага и супостата направлены вся наша борьба и все усилия. Причем упоминание о нем оказывается наиболее уместным именно в комментарии к этой главе, где речь пойдет о лукавейшем изобретении диавола — прелести.

360

Иов 41, 5–7, 10–14.

Разумеется, нет никаких сомнений в том, что всякое диавольское изобретение пагубно. То же из них, в котором сконцентрированы величайшее лукавство и злоба, в своем общем виде является и называется прелестью. Сущность ее состоит во всяческом обмане, лжи, коварстве и извращении реальной действительности. И что в этом удивительного, если диавол, ее создатель и родитель, есть «лжец и отец лжи»? [361] Находясь уже на средней ступени лестницы духовного восхождения, которая, согласно святоотеческой традиции, называется ступенью просвещения, мы сталкиваемся с противоборством вражеского ополчения, целью которого является извращение и искажение истины. Задача этого диавольского сопротивления состоит не в том, чтобы, как это было на прежней стадии, заставить подвижника отступить, отвратив его от веры и богопознания. Теперь враг стремится лишить его верной ориентации, навязаться в попутчики и исказить правое учение переданного нам Откровения. Прелесть — это закамуфлированная ложь, обман и коварство, предлагаемые вместо истины. Это — новые отрицательные изменения. После солнечного весеннего дня вновь приходит ненастье с непонятным и изменчивым характером. За изобилием — вновь неурожай и бедность, за тишиной — смущение. Однако совершается это не явственно и открыто, но коварно и лицемерно. О подобном пишет блаженный Давид: «Яко несть во устех их истины, сердце их суетно, гроб отверст гортань их, языки своими льщаху». [362]

361

Ин. 8, 44.

362

Пс. 5, 10.