Вырванное сердце
Шрифт:
– Да, я тоже слышала, – кивнула Пермякова, – но Грачёв не опознал в жертве трагедии свою жену. Он говорил, что там совершенно посторонняя женщина была. Тогда судебным медиком Самуил Натанович работал, он все эти подробности знать должен, а я ему на смену чуть позже пришла.
– И начальник наш, – сам себе напомнил Власов. – Он-то уж точно знает всё в подробностях.
– Ну так я лучше к нему, к подполковнику Козлову на приём запишусь, – моментально среагировала Нужняк, ретируясь из кабинета.
– И как мы должны себя вести, получив такую информацию? – Татьяна выглядела немного растерянной. – Как реагировать?
– Рапортом, Танюша, рапортом, –
– Ты веришь, что Грачёв преступник? – покачала головой Пермякова. – Ты веришь в этот бред с квартирным мошенничеством?
– Приходится верить, – сделал разочарованный вид оперативник. – Во-первых, потерпевший при мне опознал преступницу, а она до сих пор Грачёвым не арестована. Во-вторых, только сейчас свидетельница дала показания о том, что капитан Грачёв является мужем мошенницы. Паспорт опять же в наличии! Похоже, что капитан работал с этой криминальной группой. Недаром мы их так долго всё никак отловить не можем. Теперь становится понятно, кто крышевал всю эту банду. – Власов в «расстроенных» чувствах опрокинул рюмку не чокаясь и вскочил на ноги.
– Нет, я не могу до утра оставлять это без доклада, пойду в дежурку звонить начальнику. – Не дожидаясь реакции женщины, он вышел из кабинета и побежал по ступенькам лестницы, радуясь, что всё так удачно обернулось для его банной компании.
Татьяна Петровна снова осталась одна – безнадёжно одна. Хотя нет. Власов оставил врачу-эксперту ополовиненную бутылку коньяка. Оставшись в паре со своим последним «французским кавалером», расстроенная женщина не преминула воспользоваться этим обстоятельством и отдалась ему вся полностью. Как, впрочем, и он – взаимно и без остатка…
«Сейчас она посмотрит на часы и засобирается домой. Надо что-то предпринять».
Егор подошёл к плотной тканевой перегородке, которая висела гармошкой у стены, и потянул её за край, зонируя комнату на две половинки. Детская половина была небольшой и умещала в себе кровать, на которой спала дочь, и её письменный стол. На взрослой территории оказался стол, раскладывающийся диван и холодильник со шкафом. Мария с удивлением осматривалась в новой обстановке, удивляясь такой метаморфозе.
– Это что значит, Егор? – спросила она, но по напряжённому выражению глаз было видно, что она знает ответ на свой вопрос. – Зачем этот занавес, мы же не в театре?
– Это ты правильно сказала, что мы не в театре, – зацепился за её фразу мужчина. – Нам пора перестать играть и начать жить реальной жизнью. Ты моя жена, я твой муж. Там за перегородкой спит наша дочь. Как тебе такая проза жизни?
– Значит, ты со своей женой вот здесь, за этим занавесом спал? – усмехнулась женщина. – А там ваша дочка?
– Наша дочка! – сердито поправил Егор, который уже нервничал с каждым разом всё больше и больше.
– Что ты от меня хочешь? – пристально посмотрела на Грачёва женщина. – Мне нужно домой, к маме. Она там одна.
Она встала, показывая своё намерение уйти.
– И мы с дочерью одни, – упёрся Грачёв, не желая выпускать её из устроенной им ловушки.
«Замолчала. Думает, наверное, как убежать. Поправляет волосы… У неё на шее справа была родинка, может, сказать ей об этом? Или сначала самому убедиться? Чушь. Я и так знаю, что это она. Кроме неё у нее ещё родинка под левой грудью и на лопатке… справа. На бедре, на внутренней стороне, выше колена… на правой ноге. Я всегда целовал
Он протянул к ней руки и, приобняв, посадил на диван.
– Не торопись, Светлячок. Помнишь нашу игру в родинки? – Краснея от прилива крови к лицу, Грачёв тем не менее продолжал настойчиво гнуть свою линию. – Твоя первая родинка там же, где и была – справа на шее.
С помутневшим от возбуждения сознанием он притянул её к себе и откинул с плеча волосы. Потянулся, но она встряхнула головой, возвращая волосы на место.
– Прекрати. – Голос её дрожал. – Ты меня привёл сюда для чего? К дочери! Помнишь? А сейчас хочешь применить силу, чтобы потешить свою похоть. Как тебе не стыдно?
– Свет, а собственно, почему мне должно быть стыдно? – попытался придать своему голосу убедительность ошалевший от близости к ней Грачёв. – Ты моя жена, и тебя не было два года.
– Я не твоя жена, – устало произнесла молодая женщина.
– А чего же ты прячешь родинку на шее? Откинь тогда волосы и докажи мне, что я ошибаюсь, что её нет, – торжествующе смотрел на неё Егор. – Что, не можешь? А всё потому, что она там, как и другие особые приметы твоего тела. Хочешь, я назову тебе, где у тебя они есть? Разве это не странно, что я лучше тебя знаю твоё тело. Какие тебе ещё нужны доказательства, что ты моя жена?
Мария молчала, отводила взгляд, словно не хотела встречаться с его глазами, которые, казалось, поедали её беззащитное существо уже бессчётное количество раз и всё выглядели как у голодного зверя. Она побаивалась обстановки, в которой она оказалась с этим эмоционально кипящим мужчиной, казавшимся даже немного диким от своего неуёмного сексуального влечения. Было видно, что ему с каждой секундой становится всё труднее контролировать свои поступки, и даже её такое определённое холодное поведение провоцирует его на более активные действия. Она чувствовала, что он, не зная, как решить главную их проблему, нашёл для себя выход и просто пытается побыстрее одержать победу, сломив её сопротивление через их интимную близость. Несмотря на то что Егор не вызывал у неё чувства отторжения, такой способ «одомашнивания» претил всему её существу.
Мария испытывала к настойчивому мужчине двоякое чувство. Любопытство и осторожность. А ещё жалость как к отцу-одиночке. Одним словом – позитивная насторожённость. Однако было ещё нечто, что притягивало её к нему. Какое-то чувство, которое не поддавалось осмыслению. Словно встроенные в её организм положительные частицы притягивались его отрицательными, по принципу магнита. Она хотела знать больше о нём и о той женщине, с которой он её постоянно сравнивал и которая была как две капли воды на неё похожа. Его настойчивость давала свой результат, сея в её голове некие допущения. По принципу: а если то, что он говорит, правда? Словно та задёрнутая ткань и в самом деле явилась театральным занавесом, за которым – некая другая интересная, яркая жизнь, которую хочется прожить, проиграть. Дать себе сознательно запутаться – где роль, а где явь, чтобы испытать то, чего не удавалось ранее в другой жизни. Егор сгрёб жену в охапку, зарылся в запах её волос, не получив никакого сопротивления.