Вырвать крылья
Шрифт:
Снова капает мелкий мерзкий дождик, женщины не разговаривают между собой, а только перекидываются взглядами, многих здесь Диана знает, эти лица не меняются перед ней уже два года. Но имен нет, только номера. Когда появлялись новенькие, глаза загорались и все с любопытством осматривали их, еще не успевших потухнуть, с искрами в глазах. И через какое — то время, те тоже сливались с безликой толпой. Редко перебрасывались ничего не значащими фразочками, сухими хриплыми голосами.
— Розова — Диана не среагировала на окликнувший ее женский голос — Розова — уже громче кричала одна из надсмотрщиц. Девушка
— Эй — ее толкнула в плечо рядом идущая женщина — ты же вроде Розова. — Она махнула головой в сторону стоявшей женщины в форме. Та хмурилась, от того, что не могла найти нужную ей заключенную.
— Ну, я — Диана даже испугалась своего голоса, он словно не ей принадлежал, словно из какого — то дальнего глубоко колодца.
— Пройдем за мной — строго глядя, проговорила надсмотрщица. — Начальник вызывает.
— Диана Васильевна — заключенная стояла перед мужчиной в форме, сцепив руки в замок, заметно нервничала, и смотрела в пол. — Добрый день, присаживайтесь.
Диане пришлось посмотреть в глаза мужчине, который вызвал ее к себе впервые за два года нахождения ее на зоне. И что понадобилось этому блюстителю закона от нее?
— Диана Васильевна, у меня для вас хорошие новости — она подняла брови и внимательно следила за движениями начальника тюрьмы. — Пришел ответ на мое прошение о переводе вас в другую колонию. — Диана удивленно уставилась на начальника, впервые слышит, о каком — то прошении, она точно к этому не причастна. — Не удивляйтесь, в этом состоит моя работа. У вас хорошее поведение, режим вы не нарушаете, характеристику я дал тоже положительную. Вас одобрили, и завтра вы уезжаете отсюда.
— К- Как? — язык не слушался, он словно застыл, — в какую?
— Там будет лучше, там не такой строгий режим, вы будете общаться с другими заключенными, работать. — Мужчина смотрел на побледневшую от неожиданности подопечную, в ее глазах не было радости, восторга от того, что теперь она будет общаться с такими же бедолагами, застрявшими в каменных стенах колоний, даже показалось, что она не желает покидать это проклятое место. — Там вы вернетесь в жизнь, пусть не полноценную, ну все же.
— А связываться с родственниками там разрешают?
— Да, конечно, раз в неделю — это единственное, что порадовало девушку, а так абсолютно все равно где отсиживаться до конца срока, дружбу она водить ни с кем не собирается.
Ее вернули на прогулочную площадку, и Диана почувствовала на себе завистливые взгляды подруг по несчастью, все знали, что к начальнику тюрьмы вызывают только избранных, кого считают, что перевоспитали, и кто готов вернуться в социум.
— Ну что? — догнала Диану, та, что тыкала ее в плечо. — Какие новости?
— Завтра меня увозят отсюда. — Безразличным тоном ответила на любопытный взгляд осужденной.
— Везет тебе девочка, — выдохнула женщина — а я здесь долго еще гнить буду.
— Почему? — Диана впервые с интересом посмотрела на собеседницу.
— Так я трех козлов убила, — и лицо женщины окаменело в злобной маске — они изнасиловали двух моих дочерей.
— Я бы тоже за это убила — от такого признания Диану пробила дрожь, на месте этой заключенной так же поступила бы любая мать. Но,
— С особой жестокостью — женщина скривила губы в страшной усмешке — я их выследила, усыпила, связала. Вывезла на пустырь — женщина сплюнула — отрезала им их причиндалы, а когда они пришли в себя, засунула их члены в их задницы. — Злорадный смех эхом распространился по периметру. — И никогда я не признаю свою вину, таких гондонов — надо убивать.
Впервые, за эти два года, проведенные в тюрьме, Розова поняла, что все еще может чувствовать, сердце сжалось от жалости к этой женщине, и ненависть к тем, с кем расправилась мать двух пострадавших девочек, обожгла грудь. Диана пожалела, что у нее не было возможности отомстить убийце Кости, она бы тоже тогда находилась здесь без малейшей доли сожаления о содеянном.
Ее, и еще троих девушек, после завтрака усадили в небольшой автобус с решетками на окнах, и такими же перегородками между ними и охраной. Диана сидела около окна и смотрела на деревья, мелькающие вдоль дороги. Девчонки перешептывались, радуясь тому, что их монотонная одинокая жизнь поменяется, смотрели на нее, и не могли понять, что в голове у этой отстраненной от всех девушки. По дороге забрали по паре зечек, их других колоний, видимо это все принявшие наказание и осознавшие свои ошибки заключенные, заслуживающие послабления в режиме. Диана поглядывала на них, все довольно молодые, правда глаза у некоторых как у стариков, бесцветные, ни одной искорки, мутные взгляды и только. Неужели она также выглядит? Розова не видела себя в зеркале очень давно, внешний вид перестал ее заботить, волосы остригли, и теперь у нее нет ее шикарных белых локонов, она снова с темными русыми волосами, собранными в короткий хвостик на затылке. Может хоть в этой тюрьме, можно будет смотреться в нормальное зеркало, и увидеть на кого она стала похожа.
Прибыли на новый режимный объект поздно ночью, после отбоя, их сразу развели по камерам. Надзирательница нашла приготовленную для нее койку на верхней полке.
Диана не споря, в один прыжок забралась на свое новое место обитания и сразу провалилась в глубокий сон, чего не было, уже долгих два года.
— А у нас тут новенькая — голос пробивается сквозь дрему, он грубый, прокуренный, если бы не знала, что в женской тюрьме находится, могла подумать, что парню принадлежит. — А ничего такая — Диана поняла, ее рассматривают, но показывать, что проснулась, не стала, послушает, что о ней думают сокамерницы. — За убийство говоришь, сидит? — голос начал отдаляться, и Диана тихонько выдохнула, не хотелось начинать знакомство с конфликта.
— Да — другой голос, раздается снизу, видимо эти две ранние пташки проснулись до подъема, и теперь нашли жертву для перемывания костей. — Мужа подорвала, — откуда эта женщина может знать о ней, Диана только ночью появилась здесь. — Вчера, пока полы мыла у начальника, слышала, как они с Ленькой обсуждали новеньких, распределяли по камерам, вот про нее и узнала.
— Давно сидит? — интересовался грубый голос.
— По — моему три уже отсидела, а так все десять дали.
Собеседница присвистнула: