Выше стен

Ру Тори

— Какие прогнозы? Что говорят врачи?

— Даже известные светила не могут определиться — случай из разряда уникальных. Однако сходятся во мнении, что она сможет жить полноценно — если найдет любимое занятие и опору в лице близких людей. Это избавит ее от навязчивых страхов, и тогда останется только открытость людям — а в этом ведь нет ничего плохого. Я верю, что она будет счастлива. Моя девочка-бабочка…

Воцарившаяся тишина больше не угнетает, не вынуждает на лишние движения и ненужные слова. Я все еще пьян и даже не пытаюсь осмыслить услышанное, но здесь,

в присутствии почти незнакомой женщины, перед которой очень сильно накосячил, внезапно чувствую себя умиротворенным и счастливым. Кажется, она работает над тем, чтобы меня простить. Но так даже жестче. Потому что я никогда не смогу простить себя.

Снег потихоньку ослабевает, сходит на нет, атмосфера новогодней сказки окутывает двор моего детства и окрестности — я ведусь на это волшебство, хотя давно вырос и превратился в того, кому ни за что не подал бы руки. По щекам катятся слезы, дыхание перехватывает, плечи дергаются, но я улыбаюсь как дурак. Давлюсь от дикой боли, утираюсь рукавом, захлебываюсь соплями.

— Слава, давай разбудим Регину? Она должна увидеть эту красоту… — предлагает Наташа.

Дверь с грохотом раскрывается, и мы одновременно оборачиваемся на шум — в проеме стоит бледный отец.

— Дорогая, Регины нет дома. Слава, нет предположений, куда она могла пойти?

— Как?! Я позвоню в полицию и ребятам-волонтерам! — Охнув, Наташа кидается в прихожую, у моих ног остается только оброненная ею шаль.

Одинокий яркий платок из разноцветных мотивов на фоне мертвого белого снега…

Мутит, болит голова. Понимание подкрадывается неспешно, но миг спустя налетает с разбегу и бьет прямиком в глупый лоб. Тревога нарастает до предела, взрывается и сменяется глухим одуряющим шоком.

Беда случилось не с матерью… Регина, не ориентируясь в пространстве и боясь незнакомых мест, специально ушла ночью в снег. После того как я втоптал ее в грязь…

Я беспомощно напрягаю зрение, но не нахожу на искрящейся золотом пелене ничьих следов.

А что, если… я не успею попросить у нее прощения? И больше не увижу ее испуганные, все про меня знающие глаза?

От всей души матерюсь, просовываю руки в рукава пальто и бегу к забору.

Я заигрался в мудака, но никогда не был таким. Это не мой путь. Даже отец — мудак с многолетним стажем — устал от этого и дошел до ручки.

Мир перевернулся, сменил полюса, не осталось привычных ориентиров. Хочется заорать, сорвать связки, забыть все и родиться заново, единственное, что у меня осталось — память о ее теплых губах.

«…Со мной тебе не нужны никакие стены. Просто помни об этом, ладно?..»

Хлопнув калиткой, выскакиваю на вымершую улицу и на пару с тенью петляю по ней в свете уличных фонарей.

Заборчики, припорошенные снегом кусты, ослепшие к ночи дома и тишина…

— Регина, ты меня слышишь? Регина! — долетают издалека крики родителей.

Я набираю номер отца и впервые в жизни говорю с ним без обид и сарказма:

— Я только что оттуда. Ее там нет… Проверю еще кое-где. Я ее найду, обещаю.

— Хорошо. Надеюсь на тебя, — отвечает он.

Расчищенная

дорога заканчивается горой грязного льда, проклиная неудобный костюм, взбираюсь на нее и застываю — впереди темнеют стены заброшенных построек дачного массива, покосившиеся заборы и бурьян. Ветер толкает меня в спину и подлетает к черному небу с ошметками желтых туч, разнося по окрестностям отголоски собачьего лая.

Я свечу фонариком телефона, проваливаюсь по колено в сугробы, ныряю под кусты и заборы. Сражаюсь с дверями, вламываюсь в домики и до звона в мозгах ору ее имя.

Пустота… И безнадега валуном давит на сердце.

— Регина, пожалуйста, откликнись. Просто крикни, я вытащу тебя!

В руке вздрагивает и оживает телефон, от секундной радости темнеет в глазах, но возле почти пустого индикатора заряда батареи высвечивается надпись «мама», и я разочарованно вздыхаю.

— Мам, я слегка занят сейчас… — В трубке раздаются рыдания. Прислоняюсь к трухлявым доскам покосившегося крыльца, вытряхиваю из обуви снег и смиренно жду.

— Слава, мне плохо. Мне так плохо… — причитает мать, а на меня наваливается вселенская усталость. Как же она не вовремя…

— Что случилось, ма?

— Ты можешь приехать? Прямо сейчас?

— Нет. Я сейчас занят, мама.

— Вот, значит, как… Совсем повзрослел, да?

— Да что случилось? — Эхо разлетается по пустому нутру заброшек и дребезжит разбитыми стеклами. — Если Валерон попутал берега — завтра разобью ему рожу!

— Мы купили машину. Конечно, твоих денег бы не хватило, поэтому Валера взял кредит, ты слышишь, Слав? — От бессилия болит голова, от мороза сводит руку. Я не могу ее больше слушать, но она продолжает наседать: — А сейчас попали в ДТП на Кольцевой. Нужно срочно решить вопрос. Попроси денег у отца и сбрось мне на карту, ладно?

— Мам, все покроет страховка… Не сейчас! Регина пропала.

— Слава, ты что? При чем тут эта обезьяна?! — Мама задыхается от негодования, а я горько усмехаюсь.

Знала бы она, на чьи деньги каталась с ветерком…

Наташа зрит в корень — я не спасу свою мать. Потому что она не хочет спасаться. Ей нравится корчить из себя жертву, давить на жалость и ничего не предпринимать, чтобы выбраться из дерьма. Ей никогда не был нужен я…

— Гребаные придурки! — Снова наворачиваются слезы и обжигают веки кислотой. — Просрали свои жизни, дайте мне разобраться в моей. Оставьте меня в покое!!!

Телефон отключается сам — садится батарея. Фонарик гаснет. Глаза потихоньку привыкают к темноте.

Меня трясет от ярости, отчаяния и ощущения полнейшей катастрофы. Собственной никчемности и слабости. От желания глотнуть чистого кислорода, вывернуться наизнанку, стряхнуть с себя тараканов, которых я так бережно взращивал и подкармливал дерьмом в своей башке.

Из оврагов поднимается отравленный туман, забивается в легкие и путает сознание. Мороз пробирается за шиворот, разъяренной кошкой кусает руки. Я выкрикиваю самое красивое имя на свете, ловлю в ответ тишину и, чтобы не свихнуться, сочиняю сказочку.