Выскочка из отморозков

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Мне так не повезет. Вон сколько с крутыми кентовался. А получил — до самых подтяжек. И ведь ничего хренового им не отмочил.

— Ты их считал кентами, но не они. Крутые не берут в дружбаны тех, кто не имеет веса! Короче, корефанят с выгодными. Ты не подходишь им. С тебя стригли навар, как со всех. Ты ничем не отличался от первого встречного. Они любого тряхнут, для этого им не обязательно играть в карты. Не они тебя, а ты их называл корешами.

— И они называли кентом! — перебил Борис.

— Друзей не поджигают. Не врываются к ним с кастетами средь ночи. Ведь не встань я на их пути, они б тебя в тот день поджарили или пустили в куски. За должок,

за деньги! Разве они люди? Колись честно, ты вовсе не уважал, ты боялся их! Тебе льстило, что допустили к столу, играли в карты, все вроде бы на равных шло, только равности не было. Не они тебя, а ты их кормил. Но это пока по мелочи. Из таких крутые делают воров. Сначала шнырями, а подрастете — налог с вас увеличат. А где бабки взять? Пришлось бы фартовать. Ну, год–другой, где–то прокол случится, загребут легавые. Влетишь в зону. Там кранты… Кто пацаном к зоне прикипел, в ней и откинется. Поверь, в зэках, кроме матери, ты никому не нужен. Крутые подсос не пришлют. А и мамка не двужильная. Помни, бабу лишь горе в могилу сводит. Потому береги ее. Одна она у тебя на всю жизнь.

— А крутых посадят, как думаешь?

л

— Выходит, дружбанят?

— Конечно.

— А зачем забрали крутых?

— Для лохов! Ради видимости. Пустили пыль в глаза. Велят им отсидеться с неделю по хатам, дальше все заново начнется. Неспроста я тебя сюда увез. Чтоб в городе не нашмонали.

— Так они к вам прикипятся!

— Уже делали наезд. Ты помнишь, какой облом у них получился. Попытаются отловить в городе. Но мы повсюду втроем. Сами с ними разберемся.

— Выходит, ты меня до гроба в деревне приморил? — испугался Борька.

— Ну, это загнул! Конечно, все по ситуевине. Но ты глянь на себя. Сможешь выдержать разборку, даже легкую трамбовку от крутых? Ведь сквозь тебя азбуку учить можно! Куда такому на кулаки переть? — рассмеялся отчим.

— А меня уже тыздили много раз, — шмыгнув носом, признался Борька. И продолжил: — Когда пообещали вконец урыть, пришлось у тебя бабки стянуть. Они на другой раз еще больше стали требовать. Не только у меня… Тем пацанам даже стыздить было не у кого. Им совсем плохо пришлось. Калеки теперь.

— Вот это отмудохали! Пацанят затрамбовали?

— Нет. Им хуже отмочили. Конвейер устроили и втроем петушили. Они так кричали, что я не выдержал, стал просить за них, чтоб отпустили. А крутые по соплям съездили и велели смотреть молча, пригрозив, если завтра не принесу деньги, меня тоже натянут. Только не трое, а пятеро…

Герасим мигом побелел. Он уже не лежал, сел в дверном проеме, свесив ноги наружу, закурил. Дрожали руки. В глазах злые искры мельтешили.

— Выходит, тебя тоже хотели оприходовать?

— Я у тебя второй раз деньги стыздил. Отдал им, а их не хватило. Сказали, коль не верну завтра — опетушат и уроют. Я испугался. Юрка, какого они втроем тянули, сам повесился в сарае. Андрей в больнице. Кровью истекал весь.

А Сережка вовсе калека. У него ничего не держится в заднице, прямиком в штаны, вместе с кишкой. Он боится сказать, от чего такое случилось. Крутые пообещали, что, если он вякнет хоть слово, живьем на погосте уроют. Им это запросто.

— Выходит, они за долгом пришли?

— Ну да!

— И сколько такое могло продолжаться? До бесконечности?

— Нет. Наверное, кто–то из нас не выдержал бы!

— А что бы ты сделал?

— В последний раз стянул бы у тебя и купил пушку. Их сколько хочешь нынче продают. И расстрелял бы всех.

— За них тебя бы посадили надолго.

— А Сережка с Андреем

живы! Они рассказали б все! Это хуже убийства! Как им жить? Да и Юрка неспроста повесился. Не уговорил самого себя в живых остаться. Знаешь, что он мне сказал перед тем, как уйти насовсем? «Теперь ты, Борька, еще совсем слабый. Но когда вырастешь, отомсти крутым и за меня. Беги от них. Не дай запозорить свою кровь. Я, сколько сил хватит, где б ни был, не дам им покоя. Достану даже из–под земли…» И только ты не смейся, уже мертвый, приловил тех, кто петушил. Они сами проболтались. А знаешь, как все приключилось?

Борька подсел поближе к отчиму и заговорил тихим шепотом:

— Возникли они в универмаг, чтоб свою долю поиметь с хозяина. Того на месте не оказалось. Стали его искать по сотовому телефону и сели на улице, прямо за дверями, почти у входа. Ну а ты помнишь, что весь этот магазин из стекла. Взяли пива холодного. На улице жара стояла. Ну и стоят, ждут, когда хозяин приедет, глотки пивом охлаждают. И тут один свое пиво раньше выпил, стал просить у другого, чтоб допить дал. Тот зажался. Первый стал отнимать, выдергивать банку, выбил, из нее как ливануло на стекло! Оно горяченное, раскалилось на солнце, а пиво холодное. Как треснуло, как посыпалось стекло осколками. Крутые подумали, будто кто камнем в него зафитилил. А стекло, как заколдованное, трещит и падает, сыплется на крутарей, всех изрезало осколками. И только отскочили от магазина, Юрку увидели. Он дорогу перебегал. Оглянулся на крутых и показал им вот этот палец, — рассмеялся Борька.

— Ну и что с того? — не понял Герасим.

— Так теперь на хер посылают. Ну, крутые как увидели, бросились вдогонку. Даже забыли, что Юрка уже две недели как умер. Они за ним, а он на проезжую, прямо на магистраль свернул и мчит по ней. Крутые за ним. Они поверили, что это он камнем в стекло запузырил. И мчат… Вокруг машины, автобусы сигналят. Они будто глумные скачут. Остановили их легавые — палками по башке надавали. Связали и в дурдом впихнули. Там их месяц обследовали, жопы в решето искололи. Все успокаивали. Еще бы! Когда их доставили, в крутой пене были, она у них со всех дыр поперла лохмотьями. Из–за них три аварии случилось. Крутые бежали за Юркой, а за ними шоферюги с «разлуками», ну, с заводными ручками. Такой, если по башке огреть, до самой задницы любого развалить можно. Им повезло, что менты раньше притормозили. Только в психушке вспомнили, что Юрка уже жмур. И жутко стало. Ему уже терять нечего, а они покуда живые. Вот и не поверь, что, даже мертвый, человек умеет мстить за себя, — вздохнул Борька и добавил: — Ни менты, ни водилы не видели Юрку, только крутые, потому им не поверили. Но ведь я его тоже во сне вижу часто. И все он кричит, плачет, грозит. Я просыпаюсь и никак не могу уснуть.

— Давно это было? — спросил Герасим.

— Как он повесился? Месяца три…

— Быстро их отпустили из психушки?

— Через месяц. Они сами рассказали, как там оказались. И пригрозили всем нам, пацанам, что натягивать не станут, мол, мараться неохота, но живьем уроют на погосте, а до того изувечат вконец арматурными хлыстами. Я видел, как они с такими управляются, — съежился мальчишка.

— И кого же достали?

— Одного из банковских. Он не стал фискалом на них пахать. Они тянули из него одно: когда, в какое время привозит деньги инкассация, сколько раз и суммы. А мужик не выдал. Его убили раскаленной арматурой. Подвешивали за руки — били по ногам. Потом за ноги — колотили по голове. Грозили семью вырезать. Он уже умер, ничего не мог…