Высокие блондинки

Эшноз Жан

— Это сколько же времени прошло? — тихо спросил он. — Года три?

— Четыре, — ответила Глория.

В теплом заботливом взгляде Сезара промелькнула растерянность, быстро перешедшая в иронию.

— А вы совсем не изменились, — сказал он. — Я имею в виду, конечно, не волосы. — И он схватил ножницы.

Полтора часа спустя, когда солнце уже клонилось к горизонту, Глория перешла Сену по мосту Согласия и зашагала по Елисейским Полям. Предвечерний свет сиял, как золотистый шелк, как теперешняя шевелюра Глории. Она вернулась в прежнюю ипостась высокой блондинки, она держалась прямо, она выглядела почти нормальной, и встречные мужчины уже начали оглядываться на нее.

Контора Бардо — ассоциация

адвокатов — занимала весь третий этаж в доме по Тильзитской улице, между посольством Бельгии и посольством Зимбабве. Коричневый палас, абстрактная скульптура при входе. Глория сказала, что хочет видеть мэтра Лагранжа, и провела несколько минут ожидания в салоне, достаточно просторном, чтобы звуки отдавались там гулким эхом. Скоро вошел адвокат — молодой человек нервного вида, невысокий и строгий, как формуляр; он крайне сдержанно пригласил Глорию пройти в его кабинет, но, едва прикрыв за собой плотно обитую дверь, тут же возбужденно запрыгал вокруг молодой женщины, откидывая голову, всплескивая руками и бурно восклицая: ах, сколько лет, сколько зим! Ах, как он рад! Ах, она совсем-совсем не изменилась! Глория с улыбкой подумала: сговорились они все, что ли?

Лагранж вдруг мгновенно угомонился, перестал скакать, как упругий мячик, и сел за письменный стол, где еще несколько минут подергивался в кресле, остывая от волнения. Но даже утихомирившись, Лагранж не избавился от своей лихорадочной напряженности; его, как и Донасьенну, словно подпитывают какие-то сверхмощные батарейки: в результате этой непрерывной ажитации лицо адвоката то и дело искажает нервный тик, а экстравагантные костюмчики изнашиваются гораздо быстрее, чем у других людей. Глория вспоминает, как лет шесть назад ей случилось несколько раз лечь с ним в постель: целую ночь он успевал всюду, где только можно. Вообще говоря, клиентура у Лагранжа очень небольшая, и он не стремится ее расширять: денежки у него и так водятся, он может позволить себе вести лишь вполне определенные дела и раскатывать в «опеле». Но он честен — что есть, то есть.

Во всяком случае, с Глорией. Именно ему поручена деликатнейшая задача управлять ее имуществом и блюсти ее интересы.

— Глория, миленькая, — восклицает он, — я всегда в твоем распоряжении, не забывай, я всегда рядом. Я Всегда Рядом! — Он знает Глорию чуть ли не с детства, он практически единственный, кто в курсе всех ее дел.

В отличие от Сезара, он засыпает ее вопросами — пусть Глория сама решает, отвечать ей или нет.

Но ей сейчас хочется только одного — уехать.

— Куда? — вопрошает Лагранж.

— Как можно дальше.

— Как можно дальше, — мечтательно повторяет Лагранж. — Дальше Новой Зеландии или Австралии ехать некуда.

И тут в голове у Глории мелькают, точно кадры ускоренного фильма, воспоминания об австралийских рассказах Алена. Фауна, флора, аборигены, искатели жемчуга, бифштексы с вареньем, весь этот примитивный рай.

— Хорошо, — говорит она, — пусть будет Австралия.

— Ты уверена, что ты в этом уверена? — беспокоится Лагранж.

— Да, — отвечает Глория, — и еще мне нужен другой паспорт. Подбери мне новое имя.

— Сначала о деньгах, — говорит адвокат, вытаскивая из досье Глории кучу банковских документов. После их просмотра выясняется, что, во-первых, деньги Глории, вложенные в акции, облигации и сданные внаем квартиры, принесли ей довольно крупное состояние. И что, во-вторых, само это состояние за последнее время весьма прилично округлилось, поскольку ежемесячные суммы, присылаемые Лагранжем в Бретань, были намного скромнее процентов с капитала. Прекрасно! На это Глория ответила, что, во-первых, на путешествие ей потребуется гораздо больше денег, чем на жизнь в Бретани. И что, во-вторых, у нее самой ровно ничего не изменилось —

нет-нет, никакого нового мужчины, все по-прежнему, просто ей захотелось встряхнуться. Она благоразумно воздержалась от рассказа про визит Кастнера и то, чем это кончилось. Прекрасно!

Потом они занялись ее австралийским будущим. Лагранж обещал уладить все проблемы — билет на самолет, визы, денежные переводы, бронирование гостиниц, адрес до востребования.

— А главное, не забудь о моем новом имени и паспорте, — напомнила Глория.

— Хорошо, — ответил Лагранж. — Вообще это дело сложное, но я постараюсь. Тебе какое имя нравится?

— Все равно, — сказала Глория. — Выбери сам.

— Хорошо, — повторил Лагранж. — Поужинаем вместе? Я приглашаю.

Поскольку Бельяр весь день где-то пропадал, Глория чувствовала себя достаточно свободной, чтобы после ужина согласиться выпить рюмочку, затем другую, затем самую последнюю в обществе Лагранжа, а там и сперму самого Лагранжа, но все же она не слишком поздно вернулась к себе в отель, сразу легла и уснула, грезя о стране на краю света. И мечтая обрести на этом краю света убежище — надежное, неприступное, никому не известное. Уютное, как сумка кенгуру, где можно свернуться комочком, и — прыг-скок, прыг-скок! — все дальше и дальше к райским кущам, где она навек позабудет и свое подлинное имя, и все остальные имена.

11

Но напрасно Глория мечтает об этом. Ей не доведется увидеть ни кенгуру, ни коал — ровно ничего. Разве только однажды вечером она заметит в сточной канаве на Экзибишн-стрит трупик опоссума, расплющенного между передним бампером «Holden Commodore» и задним бампером «Holden Apollo».

Она выбрала рейс Париж — Сидней — Нумеа с промежуточными посадками в Сингапуре и Джакарте. Тем же рейсом летели два десятка новокаледонских солдатиков, выполнивших свой воинский долг и возвращавшихся на родину. Прощай, сырая казарма, прощай, суровый северный климат: парни шумно отмечали свой дембель ликующими воплями, выпивкой, песнями и речами. Перед возвращением «на гражданку» они сменили военные мундиры на пестрое облачение в духе антильского растафари: галуны и аксельбанты уступили место дикарским подвескам и амулетам, листочкам конопли и Питеру Тошу; [4] а пилотки хаки — огромным, размером с омлет из двух дюжин яиц — шерстяным беретам, связанным вручную в три цвета: зеленый, желтый и пунцовый. Их радостное предвкушение свидания с родиной выливалось в мальчишеские шалости.

4

Питер Тош — исполнитель музыки в стиле рэгги, живущий на Ямайке.

К примеру, когда стюардесса везла по проходу тележку с напитками, парни одной рукой загребали, сколько могли ухватить, бутылочки бордо и бургундского, а другой, дождавшись, когда она проедет, любовно шлепали девушку по заду; та испуганно съеживалась и оборачивалась к ним с натянутой улыбкой.

— Спокойно, ребята, спокойно! — добродушно увещевали их двое сопровождающих унтер-офицеров.

Один из них, старший сержант, сидел как раз возле Глории. Это был грузный мужчина родом из Уоллеса-и-Футуны; засыпая, он обмякшей грудой вываливался из кресла, но в бодрствующем состоянии даже перемолвился словечком со своей соседкой. У него была спокойная улыбка и бычья шея, он не пил вина и успел поучаствовать во всех французских военных кампаниях за последние двадцать лет — на Коморах, в Ливане, в Нигере, в Габоне, в Персидском заливе и на Красном море. От вооруженных операций в Чаде у него остались весьма противоречивые впечатления, поскольку он воевал то на одной, то на другой стороне.