Высокие люди
Шрифт:
– Да все из-за воинской повинности, Бадди.
– Мы сейчас не воюем, - сказал человек на кровати.
– Верно, - подтвердил полицейский, - да вот закон этот новый [речь идет о принятом 10 сентября 1940 г. законе о воинской обязанности, действие которого распространялось на граждан в возрасте от 21 до 36 лет]. Не встали на учет.
– Что вы хотите с ними делать?
– Ордер на арест, Бадди, по всей форме.
– Значит, тюрьма?
– Ордер на арест, - повторил старый полицейский.
Следователь заметил, что человек на кровати наблюдает за ним, мерно попыхивая трубкой.
– Налей
– Не надо, - возразил врач.
– Он и так слишком много выпил.
– Налей мне виски, Джексон, - сказал человек на кровати. Он мерно попыхивал трубкой, глядя на следователя.
– Вас правительство послало? спросил он.
– Да, - ответил следователь.
– Надо было встать на военный учет. Это пока все, что от них требовалось. А они...
– Голос его замер, семь пар глаз смотрели на него, человек на кровати мерно попыхивал трубкой.
– Никуда бы мы не делись, - сказал человек на кровати.
– Мы бежать не собирались.
– Он повернул голову. Парни стояли рядом, у него в ногах. Анс, Люций, - сказал он.
Следователю показалось, что они ответили как один:
– Да, отец?
– Этот джентльмен ехал из самого Джексона, чтобы сказать вам, что правительство вас ждет. По-моему, быстрее всего вам завербоваться в Мемфисе. Ступайте наверх, соберите вещи.
Следователь встрепенулся, сделал шаг вперед.
– Постойте, - крикнул он.
Но его опередил самый старший, Джексон. Он тоже сказал: "Постойте", и теперь они смотрели не на следователя. Все смотрели на врача.
– Так что с ногой?
– спросил Джексон.
– Вы же видите, - сказал врач.
– Он ее уже почти ампутировал. Тянуть больше нельзя. И везти его невозможно. Мне понадобится помощь медицинской сестры и эфир - если он, конечно, выдержит наркоз после такого количества виски. Кто-нибудь из вас съездит в город на моей машине. Я позвоню...
– Эфир?
– спросил человек на кровати.
– Зачем? Вы же говорите, что ее и так почти нет. Еще стаканчик-другой виски да наточить получше секач Джексона, и я бы ее сам отрезал. Давайте. Кончайте с ней.
– Такой боли вы больше не выдержите, - сказал доктор.
– Это в вас хмель говорит.
– Ерунда, - возразил тот.
– Раз во Франции мы перебегали пшеничное поле, вдруг вижу, лезет на меня из пшеницы пулемет, - думал я перескочить через него - как через жердь, когда тебя подшибить хотят, - да только ничего у меня не вышло. И вот лежу я на земле, а как смеркаться стало, начала она болеть, но тут меня как звизнет по каске - словно по наковальне молотом, и больше я ничего не видел, пока не очнулся. Нас там чуть ли не штабелями складывали под пригорком у полевого госпиталя, да врач ведь не скоро всех обошел, и тут она заболела не приведи бог. А сейчас, когда бутылка-то под рукой, - разве это боль называется? Давайте кончать. Если вам нужна помощь, Стюарт и Раф вам помогут... Джексон, налей.
На этот раз доктор поднял бутыль и поглядел, много ли там осталось.
– Тут целой кварты не хватает, - сказал он.
– Если вы с четырех часов дня выпили кварту виски, вы едва ли выдержите наркоз. Ну как сможете терпеть, если я сейчас докончу?
– Кончайте. Я ее искалечил, надо от нее избавиться.
Доктор обвел взглядом остальных - застывшие, похожие друг на друга лица, которые не сводили с
– Если бы он был в городе, у меня в больнице, под наблюдением сестры, я бы, наверное, подождал, пока у него пройдет шок, и алкоголь выйдет из организма. Но везти его сейчас нельзя, кровотечение в таком виде я не могу остановить, и если бы у меня даже был эфир или местный наркоз...
– Ерунда, - сказал человек на кровати.
– Бог не создал лучшего местного и общего утешения и наркоза, чем этот вот, в бутылке. И нога ведь - не Джексона, не Стюарта, не Рафа, не Ли. Это моя нога. Я начал это дело и имею право покончить с ним, как мне угодно.
Но доктор продолжал смотреть на Джексона.
– Так что, мистер Макколлем?
– спросил он.
– Вы тут старший.
Но ответил ему Стюарт.
– Да, - сказал он.
– Кончайте. Чего вам надо? Горячей воды, наверно?
– Да, - сказал доктор.
– И чистых простынь. Найдется у вас большой стол, чтобы перетащить сюда?
– Кухонный стол, - сказал тот, который их встретил у входа.
– Мы с ребятами...
– Постой, - сказал человек на кровати.
– Ребятам некогда тебе помогать.
– Он снова поглядел на них.
– Анс, Люций!
– позвал он.
Следователю опять показалось, что они ответили как один:
– Да, отец?
– Нашему гостю, я вижу, не терпится. Отправляйтесь-ка, пожалуй. Да вам и собираться-то нечего, если подумать. Через день-другой получите обмундирование. Возьмите грузовик. Везти вас в Мемфис и гнать грузовик обратно некому - оставьте его в фуражной компании Гейозо, мы за ним потом пошлем. Хорошо бы вам записаться в наш Шестой пехотный, где я служил. Ну, да вряд ли вам так повезет - пойдете, куда пошлют. Да и не важно это, когда ты уже там. Меня в ту пору правительство не обижало, не обидит и вас. Ступайте туда, куда назначат, где вы нужны, и слушайтесь своих сержантов и офицеров, пока не научитесь быть настоящими солдатами. Слушайтесь, но помните, какая у вас фамилия, и никому ничего не спускайте. А теперь идите.
– Постойте!
– снова крикнул следователь; он снова встрепенулся, вышел на середину комнаты.
– Я возражаю! Мне очень жаль, что с мистером Макколлемом произошел несчастный случай. Мне очень жаль, что получилась такая история. Но теперь от меня ничего не зависит, и от него - тоже. Уклонение от регистрации карается законом, и ордер на арест выдан. Так вы ареста не избежите. Процедура должна быть завершена, - до тех пор ничего предпринимать нельзя. Надо было думать раньше, когда молодые люди скрывались от военного учета. Если мистер Гомболт отказывается их арестовать, я сделаю это сам и сам отвезу молодых людей в Джефферсон, где им предъявят обвинение. И должен предупредить мистера Гомболта, что его привлекут к ответственности за неподчинение суду.
Старый полицейский оглянулся и, нахмурив косматые брови, назидательно, как ребенку, объяснил:
– Неужели вам еще непонятно, что ни вы, ни я никуда сейчас отсюда не выйдем?
– Как?
– крикнул следователь. Он обвел взглядом хмурые лица людей, снова разглядывавших его внимательно и отчужденно.
– Мне что, угрожают? закричал он.
– Да на вас никто внимания не обращает, - сказал полицейский.
– Вы только помолчите маленько, и ничего с вами не будет, а немного погодя мы сможем вернуться в город.