Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве
Шрифт:
Пройдя вниз по течению, Бестужев и Павел увидели невысокие могильные холмики, кое-как сколоченные кресты, многие из которых уже покосились и попадали. Некоторые могилы разрыты зверями.
— И похоронить путем не могли, — вздохнул Павел.
— Те, что хоронили, сами еле держались на ногах, долбить землю не могли, — объяснил Бестужев.
На одном из крестов надпись: «Есаул Забелло 1826–1856. Окончил Виленский университет. Служил лекарем Амурского казачьего полка. Умер от цинги и тифа. Мир праху твоему».
— Всего тридцать лет, — качнул
— И лежит рядом с теми, кто погиб почти три века назад, — сказал Бестужев. — Костьми легли за Россию и те и другие…
МАЛЬЯНГА
Ниже Албазина плыть стало труднее. Разлившись в широкой долине бесчисленными протоками, Амур превратился в лабиринт с ловушками, одна коварнее другой. Решив найти проводника, Бестужев с Чуриным поплыли впереди своего отряда. Часа через два он увидел на берегу двух женщин с голыми ребятишками возле них. Бестужев стал подзывать их к себе, но они не тронулись с места. Тут из-за кустов вышел тунгус с жиденькими усами и бородкой. Бестужев объяснил ему, что им нужен проводник, и попросил подойти всех поближе. Однако женщина увела детишек в лес, а та, что помоложе, неуверенно двинулась к ним. Вблизи она оказалась совсем юной девушкой.
— Их шибко боис чужой люди, — пояснил тунгус — Манзура воровай наши женщин.
— Мы вас не обидим, — сказал Бестужев.
— Моя манзура не боис, олосы обиду не давай!
— Правильно, — улыбнулся Бестужев, — русские в обиду не дадут. Ну что, поедешь с нами?
— Твоя вино еся? — спросил тот.
— Есть, есть. Но знаешь ли ты дорогу?
— Холосо знай, но сначала вино давай.
Бестужев послал Чурина к лодке за бутылкой и спросил, как их зовут. Тунгус назвал себя Мальянгой, а дочь — Буриндой. Когда Чурин налил ему вина в кружку, Мальянга попросил и для дочери. Бестужев удивился, не рано ли, сколько ей лет?
— Ее тридцать два год, — ответил отец.
— Да что ты, батя, — изумился Чурин, — девчонка ведь!
— Наши манегри — зима год и лето год.
— А! — догадался Бестужев, — тогда ей шестнадцать. Где пить-то научились?
— Манзура соболь вино меняй. Их кунеза — люди нехолосый, нас обманывай…
Выпив, Мальянга похвастал, что недавно провел Муравьева в Усть-Зею. Бестужев сначала не поверил, но когда Мальянга сказал, что Муравьев — «селдитый, по холосый», стало ясно, что речь действительно о нем и что проводник попался знающий.
Мальянгу посадили на головную баржу. Поджав под себя ноги, он расположился у носовой бабки, время от времени крича: «Лево давай!», «Право давай!» Когда он снова попросил вина, Бестужев велел подать зеленого чаю с баранками. Мальянга кисло глянул на кружку, отхлебнул чуток и сказал:
— Селдитый начальник, но холосый.
— Так вот почему Муравьев сердитый! — засмеялся Чурин.
— Ваша — мало-мало, а Муравьев — о! шибко селдитый!
Кончив пить чай, Мальянга, не меняя позы, раскурил трубку.
— Как ноги не отекут? Ну прямо бурхан! —
— Бурхан и есть, — подтвердил Бестужев, — бог в своем деле.
— Право гляди! — показал Мальянга на остров, посреди которого виднелось что-то белое.
— Это скелеты, — разглядел в подзорную трубу Бестужев. — Опять солдаты Облеухова. Видать, все замерзли.
Чуть ниже Мальянга показал еще один остров с грудами человеческих костей.
— Нет, не триста погибло, — вздохнул Бестужев, — гораздо больше…
Тягостное молчание воцарилось на барже.
Тишину нарушали лишь команды Мальянги, скрип весел-потесей и плеск воды под их ударами. Более ста верст прошли за день, и лишь туман задержал их вечером.
Насколько хорошо плыли, настолько неудачно причалили. На одной из пьянковских барж оборвался канат с якорем, и она села на мель, преградив путь остальным. Снова едва не столкнулись баржи, но, обходя застрявшую, оказались на другой мели. Поняв, что дело обернется задержкой, Бестужев очень расстроился. Мальянга не решался подступиться к нему, потом все же не выдержал и попросил вина. Бестужев махнул рукой, велел дать бутылку, но чтоб тот не пил все разом. Хмурый Павел, играя желваками, сказал, что его так и колотит от Пьянкова и он готов взять на себя грех — высечь виновных.
— Мое терпение тоже иссякает, — сказал Бестужев, — но, знаешь, никто из нас, пятерых братьев, не бил подчиненных. Не дело это.
— Но увещевания для них, что комариный звон…
Вскоре с баржи спрыгнул Мальянга и направился к костру.
— Моя манзура не боис! — крикнул он, грозя кулаком на правый берег. — Олосы обиду не давай! Олосы — люди холосый!
— Ну-ка, старик, ложись спать! — Бестужев расстелил шинель у костра, Мальянга послушно лег и сразу уснул.
— Смотрю на вас, Михаил Александрович, — сказал Чурин, — и думаю, чего это вы пошли в плавание. У меня ни семьи, ни детей, и то кляну день, когда согласился.
— Потому и пошел, что семья, дети.
— Но как вам удается сохранять спокойствие? Другой давно бы не выдержал…
— И высек, кого надо, — добавил Павел. — Нет, ей-богу пора!
— Как там Митрофан? — спросил Бестужев.
— Словно другой стал. Старается вовсю.
— Вот видите, а избили бы — сбежал бы…
— Он-то понял, — возразил Павел, — но не все доброе слово ценят. Вы с ними по-хорошему, а они над вами же смеются.
— А что, если заменить Пьянкова Митрофаном? — спросил Бестужев.
Чурин удивленно глянул на него, подумал и сказал, что хуже, пожалуй, не будет.
— Лево давай! — вдруг раздался крик. Все вздрогнули, но, поняв, что это кричит Мальянга, засмеялись.
— Молодец, даже во сне правит, — улыбнулся Бестужев.
Утром Бестужев услышал сквозь сон несколько выстрелов. Открыв глаза, он увидел, что Мальянги нет, а остальные еще спят. Через некоторое время тот подошел к костру со связкой крупных крякв.
— Моя вставай рано, бери ружье, стыреляй токо три раз.