Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Бараев Владимир Владимирович

— Руки надо вяжи, а то мазь стирай. Утром пройдет, — пообещал он. — Это желчь медвежа, а тута — женьшень.

К удивлению всех, утром опухоль действительно сошла, и кормщику стало лучше. Смазав еще раз струпья, Мангири сказал, что скоро заживут и они.

— Ох, дед! — стал благодарить кормщик. — Век за тебя молиться буду.

Отправляя отряды Пьянкова и Шишлова, Бестужев попросил Мангири быть впереди. Целый день шли хорошо, но к вечеру все передовые баржи сели на мель. Мангири сказал, что на этот раз никто не виноват — другого пути нет, караваны всегда ходили только здесь. Но ждать у моря погоды не хотелось, Бестужев решил преодолеть мели по слегам. И хотя

лес находился в семи верстах, он направил туда несколько человек зая жердями, а остальным приказал разгружать баржи.

Жерди доставили лишь на следующий день, а река за: это время обмелела так, что одна из барж полностью оказалась на суше. Сделав под нее подкоп, рабочие настелили слеги саженей на сорок. Уклон был небольшой, но достаточный для стягивания. Более ста человек, почти половина сплавщиков трех отрядов, участвовало в опе-Ч рации. Одни взялись за канаты, другие приготовились толкать сзади.

— Раз-два, взяли! Еще взяли! — командовал Павел.

Баржа дрогнула от напора и, тронувшись с места, медленно заскользила по слегам. Все, кто мог, продолжали тянуть ее. Набирая скорость, она шла все быстрей, подминая своей тяжестью слеги. Достигнув воды, она подняла бурун, и люди закричали «ура», будто не баржу стянули с мели, а новый корабль спустили со стапелей. Другие баржи были ближе к воде, и их удалось стянуть быстрее.

ВСТРЕЧА С РАДДЕ

Четвертого августа в четыре часа утра при свете убывающего полумесяца они снялись и пошли пд Хинганской горловине. Амур, стиснутый здесь до трехсот саженей, нес свои воды быстро, стремительно. Ни одного мыска, ни островка на пути. Клокочущая, бурлящая толща воды зримо передавала огромную мощь даже наполовину убывшего Амура. До чего же любо было мчаться без остановок после сонной одури мелей и илистых проток. Амур здесь походил на человека, который вдруг решил показать все, на что он способен.

Лишь в девять вечера, пройдя щеки Малого Хингана, они стали причаливать для ночлега. И увидели человека, машущего им с берега. Это был Густав Иванович Радде.

— Наконец-то, — бросился обнимать он Бестужева, — Отряды Иванова и Никитина прошли месяц назад, а вас все нет и нет.

Радде повел гостя вверх, и через полверсты они оказались на пологой поляне, где высился большой дом.

— Знаете, из чего построен он? — спросил Радде. — Из бревен вашего плота! Как же я благодарил вас и в пути, и здесь, когда ставил этот замок. А сейчас баню и конюшню строим. Мне помогают три казака и тунгус Горонга, которого нанял тут. Недавно он крестился и стал называться Иваном. Прекрасный помощник! Неделю назад он увидел, кто-то плывет с той стороны. Темнело, как сейчас. «Барин, медведь, — шепчет мне, — Стрелять, нет?» «Конечно, — отвечаю, — только пусть из воды выйдет…» Сопит, будто близехонько. Вышел из воды, отряхивается — ба, да это кабан! И здоровущий такой! Двумя прыжками хвать в кусты. Горонга выстрелил в угон и говорит: «Ну, барин, зря не стрельнули раньше, а теперь ушел». Пошли в кусты, может, ранили и догоним по крови. Смотрим, а кабан лежит, не дрыгается — наповал убит. Ну, жирный парень — девять пудов мяса да пуд жира из потрохов натопили…

— Слушаю вас и удивляюсь — совсем по-сибирски говорите.

— А чем я не сибиряк, даром, что ли, год на Байкале прожил?

Войдя в дом, Бестужев оказался в просторной комнате, заваленной множеством коробок с насекомыми, чучелами птиц и животных. Огромная голова тигра, снятая вместе со шкурой, лежала на полу.

— Этот господин за нами охотился. Мы сидели на берегу, а он начал к нам красться.

Явно людоед. После прошлой зимы, когда погибло много наших, тигры и медведи стали людоедами, так что будьте осторожнее…

Бестужев сказал, что знает об этом, и рассказал своей встрече с тигром. На книжной полке лежали определители растений, «Синопсис» Коха, «Зоография» Палласа, у изголовья постели — «Фауст» Гете и томик Шиллера.

— Гете и Шиллер всегда со мной, и на Кавказ возил, и на Байкал. А вы взяли что-нибудь с собой?

— Томик Лермонтова, — ответил Бестужев…

Тут в комнату вошел высокий статный казак. Густав Иванович представил его — Николай Бородин. Тот с достоинством поклонился и сказал, что пора ужинать.

— Неси кабанятину, а я растоплю печь, — приоткрыв дверцу, Раддс показал в глубь печи на вытисненные в кирпичах фамилии — Радде, Бородин, Кухтин, Номохонов. — Решили память оставить о себе, найдет кто-нибудь в будущем веке развалины дома и вспомнит нас… Эх, были бы деньги, я бы не год, а несколько лет провел здесь. Такой край, столько нового — девятьсот видов чешуекрылых, пятьсот видов жуков собрал всего за полтора месяца. Но на днях горе случилось. Поймали редкостного барсука, закрыли в клетку, а он ночью землю подкопал и был таков.

— Какое же это горе? — улыбнулся Бестужев.

— Как же? Вдруг не найдем такого же?

После ужина Бородин вышел, и Радде стал нахваливать его.

— За что бы ни взялся — все сделает. Такой сметливый да ловкий. Жил себе в Забайкалье, нигде не учился, но так удивляет порой. Закрепляю парус в лодке, а он говорит: «Барин, еще шесть градусов левее…»

— Повезло вам с помощниками.

— Не совсем, Бородин и Горонга хороши, а Кухтин и Номохонов — ленивцы.

Бестужев спросил, различает ли Радде местные племена. Тот ответил, что народности, языки — не его специальность, но он невольно изучает, сравнивает их.

— Тут все перевито, как в джунглях. Смотришь ствол — ясень, но листья другие, потянешь ветку — а это лианы. Так и у местных племен. Способы охоты, рыбалка, обычаи, язык — все переплетено, перекручено. Судя по всему, все они — потомки чжурчженей. Это была могучая империя, занимавшая Приамурье, Сахалин, Приморье, часть Кореи и Маньчжурии. Чжурчжени имели свою письменность, плавили металл, строили корабли, на которых ходили в Японию, Китай…

— Куда же они делись?

— Чингисхан уничтожил. Его полчища разрушили юрода, увели жителей в плен, многих убили, а те, кто уцелел, разбежались по глухим падям, перешли на охоту, рыбную ловлю, не смогли восстановить прежнее хозяйство, одичали.

— Но неужели никаких следов от целого народа?

— Есть, даже в этой вот комнате, видите, где проходит дым из печи? — показал Радде на теплые нары.

— Но это же китайская печь, видел такую в Татыгире.

— Нет! Это изобретение чжурчженей, а от них печь перешла к маньчжурам и китайцам. На Уссури и здесь я видел на останках древних городищ дымовые ходы, подобные этим. А в низовье Амура и на скале Тыр обнаружены древние письмена, совсем не похожие на китайские. Это наверняка автографы чжурчженей. Следы навыков предков я ощутил и у Горонги, ведь глину нашел, лепил кирпичи и обжигал их он. Золотые руки! О том, как он стреляет, вы знаете по истории с кабаном, но рыбачит он еще лучше. Вот этих осетров, которых мы едим, он ловит по нескольку в день. Вообще-то это не осетр, а калуга — наиболее крупный вид осетровых. Есть особи до шестидесяти пудов, — видя изумление Бестужева, Радде улыбнулся, — это не рыбачьи сказки, а научный факт, зафиксированный Ричардом Мааком…