Высокочтимые попрошайки
Шрифт:
— Сундуки и постель принесли?
— Принесли, Абисогом-ага, пожалуйте в дом. Если желаете немного отдохнуть, посидите пока вот в этой комнатке, сказала хозяйка, показывая рукой на маленькую каморку в нижнем этаже.
— Устал я, там и посижу.
— Воля ваша, Абисогом-ага, наш дом — ваш дом, располагайтесь.
— Благодарствую.
Абисогом-ага вошёл в комнату в сопровождении хозяйки дома, державшей в вытянутой руке гаснущую лампу.
— Как живёте-можете, Абисогом-ага? Как ваши домашние?
— Ну
— Детей не имею.
— Что супруга ваша поделывает?
— Супруги у меня нет.
— Вы неженатый, Абисогом-ага?
— Да.
— Вот и прекрасно, подыщем здесь для вас хорошенькую барышню, и сделаетесь вы, Абисогом-ага, константинопольцем.
— Я тоже подумываю… но сперва пообедал бы я, с утра ни крошки во рту не было.
— Прекрасно, прекрасно, Абисогом-ага, сейчас принесу вам поесть.
Хозяйка вышла из комнаты гостя и, открыв входную дверь, стала у порога, в надежде, что Манук-ага, который, как известно читателю, отправился искать кормилицу, вот-вот вернётся.
Оставшись один, Абисогом-ага взял в руки лежавшую на подушке толстую книгу «Щит духовный» и принялся её перелистывать, но поскольку наголодавшийся человек не в состоянии читать книгу, как не в состоянии и писать книгу, то он положил «Щит духовный» на место и начал, вздыхая и охая, ходить из угла в угол.
— Умоляю вас, Абисогом-ага, чувствуйте себя как дома, — сказала хозяйка, входя к гостю, — и ни о чём не беспокойтесь.
— Я и не беспокоюсь, только вот голоден я, пообедать хотел бы.
— Обед варится, сейчас пойду принесу, — сказала хозяйка и снова пошла и встала у порога.
— Что за женщина! — произнёс Абисогом-ага, как только та закрыла за собой дверь. — Морит меня голодом и сама же просит, мол, ни о чём не беспокойся. Но какое же спокойствие может быть у голодного человека?
— Считайте, что я будто сестра ваша или дочь ваша, — сказала шестидесятилетняя супруга Манука-аги, снова входя к гостю. — Не стесняйтесь, если хочется чего, скажите — я принесу.
— Благодарствую…
— Я делаю всё, чтобы мои гости не чувствовали в этом доме никакого стеснения.
— Понимаю, но, кроме обеда, сейчас мне ничего не нужно.
— Обед вот-вот доварится, не беспокойтесь, умоляю…
Хозяйка продолжала бы эти переговоры, но в это время входная дверь скрипнула, и она поспешно вышла, чтоб взять у супруга принесённые им покупки и наконец… сварить обед.
— Мир дому сему! — громко сказал кто-то, входя в дверь. Как и следовало ожидать, вошедший был священник: в подобных случаях выражение «мир дому сему» обычно употребляют только лица духовного звания.
— Милости просим, святой отец, — ответила хозяйка.
— Как живёте, хозяюшка, хорошо,
— Слава богу, святой отец.
— Манук-ага недавно встретился мне на улице, сказал, что у вас гость, я и пришёл засвидетельствовать своё искреннее почтение.
— Рада видеть вас, пожалуйте в дом, — сказала хозяйка, показывая рукой на келью, где Абисогом-ага продолжал переживать своё вынужденное голодание.
Священник вошёл.
Абисогом-ага встал.
— Добрый день, Абисогом-ага.
— Добро пожаловать, святой отец.
— Аз грешный, узнав о приезде вашего степенства, спешно явился осведомиться о вашем драгоценном здоровье. Каково поживаете, Абисогом-ага?
— Хорошо.
— Пусть вам всегда будет хорошо. Да сподобит господь усопших ваших царствия небесного, а здравствующих долголетней жизни.
— Благодарствую. А как ты, святой отец? Всё ли у тебя благополучно?
— Справляйтесь не о нашем благополучии… Спрашивайте, благоприятствует ли время?.. Да бережёт господь бог паству нашу, — когда народ живёт в довольстве, тогда и пастыри его сияют радостью.
— Правда, святой отец, — ответил Абисогом-ага, не спуская глаз с двери, другими словами, всё ещё лелея надежду отобедать.
— Время ныне плохое, душа-человек, и народу приходится трудно, и по этой причине усердие его день ото дня уменьшается.
— Правда, святой отец.
— Но что поделаешь… Можем ли мы исправить это положение? Нет, мы не в силах, и нам остаётся одно — терпеть… И священное писание нам говорит: блаженны кроткие, ибо они обретут покой.
— Воистину.
— И если устанем терпеть, то возропщем… И пророк говорит: возропщете — согрешите.
— Да, да, — подтвердил Абисогом-ага, который не улавливал слов священника и которому присутствие его было в тягость, поскольку, как мы знаем, кроме обыкновенной пищи, пока ничего не хотел.
— Ибо не хлебом единым жив человек, но и словом божьим, — произнёс нараспев священник и, вынув из-за пазухи табакерку, взял двумя пальцами щепотку нюхательного табака, втянул в ноздри, потом поднёс табакерку Абисогому-аге и сказал:
— Угощайтесь, любезнейший.
Абисогом-ага с благодарностью принял табакерку и сделал маленькую понюшку.
— Вы мало взяли, понюхайте, пожалуйста, ещё разочек, нюхательный табак вещь невредная.
Абисогом-ага нюхнул ещё раз — чтобы разговор не затянулся.
— Отчего же вы не понюхаете как следует, Абисогом-ага? — повторился гость.
— Благодарствую, святой отец, нет у меня этой привычки.
— Прошу вас, уважьте просьбу, понюхайте ещё.
«Вот прилип!» — подумал Абисогом-ага и ещё немного понюхал.
— Пророк Давид говорит: жизнь человеческая аки трава…
— Он про табак говорит?