Высокое окно
Шрифт:
Раздался щелчок, и я положил трубку.
Было около половины двенадцатого, когда я вывел из гаража машину и тронулся к проезду Кахуэнга.
17
Миль через двадцать по Кахуэнга к подножию холмов сворачивал широкий проспект с поросшей цветущим мхом разделительной полосой. Вдоль него тянулись пять жилых кварталов, и дальше на протяжении всей его длины по обе стороны не было видно ни домика. В самом конце проспекта в сторону холмов виражем уходила асфальтовая дорога. Она вела к
У подножия первого холма вблизи дороги стоял низенький белый домик с черепичной крышей. К козырьку над ступеньками крепилась освещенная прожекторами вывеска: «Патруль Айдл Вэли». Створки перекрывающих дорогу ворот были раскрыты, и выставленный на середину дороги квадратный белый знак гласил «стоп» фосфоресцирующими буквами. Другой прожектор высвечивал пространство перед знаком.
Я остановился. Человек в форме со звездой и с плетеной кожаной кобурой на поясе посмотрел на номер моей машины, а потом в список на столе. Он подошел.
— Добрый вечер. У меня ваша машина не значится. Это частная дорога. Вы в гости?
— В клуб.
— Который?
— «Айдл Вэли».
— Восемьдесят семь-семьдесят семь. Его здесь так называют. Вы имеете в виду заведение мистера Морни?
— Именно.
— Вы, кажется, не являетесь членом клуба.
— Нет.
— За вас должны поручиться. Кто-нибудь из членов клуба или из живущих в долине. Частные владения, сами понимаете.
— Филип Марлоу, — сказал я. — К Эдди Пру.
— Пру?
— Это секретарь мистера Морни. Или что-то вроде этого.
— Минуточку, пожалуйста.
Он подошел к двери домика и что-то сказал в нее дежурному у телефона. Сзади подъехал и просигналил автомобиль. Из открытой двери патрульного поста послышался стук пишущей машинки. Человек, который разговаривал со мной, махнул сигналящему автомобилю, чтобы тот проезжал. Он плавно объехал меня и унесся в темноту — зеленый длинный «седан» с тремя сногсшибательными дамами — все при сигаретах, выщипанных бровях и высокомерных минах. Автомобиль на полной скорости прошел вираж и исчез с глаз.
Человек в форме снова подошел к машине и положил руку на дверцу.
— О'кей, мистер Марлоу. Отметьтесь, пожалуйста, у дежурного офицера в клубе. Миля вперед, справа. Там освещенная автостоянка и номер на стене. Восемьдесят семь — семьдесят семь. И отметьтесь у дежурного.
— Предположим, я не отмечусь.
— Вы шутите? — в его голосе послышались металлические нотки.
— Нет. Просто интересно.
— Вас начнет искать пара патрульных машин.
— А сколько вас всего в патруле?
— Извините, — сказал он. — Миля вперед, справа, мистер Марлоу.
Я посмотрел на его кобуру, на прицепленный к рубашке специальный значок.
— И это называется демократией, — сказал я.
Он оглянулся, сплюнул под ноги и положил руку на крышку машины.
— Я знал одного паренька, который был членом клуба Джона Рида. Ты не из этой компании?
— Товарищ, — сказал я.
— Беда революций заключается в том, — сказал он, — что
— Точно, — согласился я.
— С другой стороны, — продолжал он, — что может быть хуже кучки обитающих здесь Богатых шарлатанов?
— Может быть, ты сам когда-нибудь будешь здесь жить.
Он снова сплюнул.
— Я не буду здесь жить, даже если мне за это будут отваливать пятьдесят тысяч в год и укладывать спать в шифоновой пижаме и в ожерелье из розового жемчуга.
— Не хотел бы я подступиться к тебе с таким предложением.
— Ты всегда можешь подступиться ко мне с таким предложением и посмотреть, чем это для тебя кончится.
— Ну ладно, тогда я поехал отмечаться у дежурного в клубе, — сказал я.
Сзади подъехал еще один автомобиль и просигналил. Я тронулся. Через сотню метров я прижался к обочине, заслышав гудок, — и черный лимузин пронесся мимо с тихим сухим шелестом, подобным шелесту мертвых осенних листьев.
Ветра здесь не было, и льющийся в долину лунный свет был таким ярким и резким, что черные тени казались высеченными из камня.
За поворотом моему взору открылась вся долина. Тысяча белых домов, рассыпанных по склонам холмов, десять тысяч сияющих окон — и всему этому великолепию вежливо улыбались звезды, не спускаясь, однако, низко — из-за патруля.
Обращенная к дороге глухая стена клуба была белого цвета. На ней был номер — маленький, но очень яркий, из-за фиолетовых неоновых ламп. 8777 — и больше ничего. В стороне на расчерченном белыми линиями черном асфальте стояли ряды машин, освещенные направленными вниз многочисленными фонарями. По залитой светом площадке двигались служители, одетые в новенькую форму.
Дорога огибала здание. С другой его стороны находилась тускло освещенная галерея с нависающим над ней козырьком из стекла и хромированного металла. Я вышел из машины, прошел к маленькому столику за дверью, где сидел человек в форме, и бросил перед ним контрольный талон с номером моей машины.
— Филип Марлоу, — сказал я. — Гость.
— Благодарю вас, мистер Марлоу. — Он записал мое имя и номер машины, вернул мне талон и поднял телефонную трубку.
Негр в белоснежной двубортной форменной куртке с золотыми эполетами и в фуражке с золотой окантовкой распахнул передо мной дверь.
Вестибюль напоминал очень дорогой мюзикл. Много света и блеска, много нарядов, много декораций, много звуков и блистательная труппа, состоящая из одних звезд. В мягком рассеянном свете стены, казалось, уходят в бесконечную высоту — к россыпям лампочек-звезд. В коврах можно было утонуть по горло. В глубине вестибюля за высокой аркой виднелась пологая лестница с широкими низкими ступеньками, покрытыми ковровой дорожкой. При входе в банкетный зал стоял полнолицый старший официант с двухдюймовыми атласными лампасами и пачкой тисненных золотом меню под мышкой. Его лицо было того типа, на котором любезная улыбка может без малейшего движения мускулов сменяться выражением холодного бешенства.