Высота
Шрифт:
– "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"! Я - "Береза"! Как меня слышите? звал радист и через несколько секунд, почти сразу, обрадованно доложил: Есть связь, товарищ командир!
– Попроси НЗО*. Пусть дадут НЗО двести перед высотой, - приказал Кузнецов.
_______________
* Неподвижно-заградительный огонь.
И опять радист стал кричать в трубку:
– "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"! Дайте НЗО двести! Дайте НЗО двести перед высотой!
– Ему тут же ответили, и он сообщил Кузнецову: - Сигнал приняли, товарищ командир.
– Хорошо, Тимофей, сейчас увидим, что из этого выйдет.
Кузнецов
– Какого черта!
– выругался.
– На блины, что ли, к теще...
И тут же, словно услышав его, за спиной далеко и глухо зарокотали орудия. Ему почудилось, что дыхание мощного залпа обдало его упругим, горячим воздухом, но в следующий миг над головой пронеслись со звенящим шелестом пудовые снаряды, вспороли землю, вздыбились черной стеной перед танками. "Порядок", - подумалось второпях, хотя видел, попадания не вышло. Но чувствовал: вторым залпом может накрыть - первый как бы упредительный.
– Еще залп! Координаты те же!
– "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"!..
– передавал радист команду. Из выемки, в которой он находился, торчала лишь его спина.
И опять после далекого гула тяжелым, скользящим шелестом дохнуло серое низкое небо и земля впереди, содрогнувшись, вспухла от взрывов. Танки пропали в клубах вскинутой земли, однако через несколько секунд на большой скорости вырвались на простор и продолжали мчаться, тут же открыв огонь. Но теперь Кузнецов насчитал только шесть машин и ликующим голосом воскликнул:
– Орудие! Подкалиберным по переднему!
– Есть цель!
– отозвался на команду Глазков.
– Огонь!
Но в бою, особенно таком скоротечном, удачен не каждый выстрел, даже у хорошего наводчика. Орудие повело огонь, выпуская снаряд за снарядом, и, перекрывая грохот, неслась соленая и злая ругань Глазкова. Сам на себя ругался - это ему помогало, Кузнецов знал.
Танки неудержимо неслись к высоте, автоматчики не поспевали за ними, отставали, и лишь те немногие, что удержались на броне, хлестали беспорядочными очередями. Третий залп полковой артиллерии чуть запоздал и еще раз накрыл два подбитых, горящих танка и отставших автоматчиков. Уцелевшие машины ревели уже у самого подножия, перестроившись на ходу: теперь три из них шли на правый фланг, на кузнецовское орудие, столько же - на окопы Бурова. Просить НЗО было уже опасно: снаряды могли лечь слишком близко к окопам, а то и накрыть прямым попаданием.
Хотя на его фланг нацелились три танка и были они опасно близки, надвигаясь, стреляя на ходу, Кузнецова больше беспокоил Буров со своим вымотанным до предела батальоном. Как бы вновь, только теперь с еще большей обостренностью, он осознал, как не хватает корякинского орудия. Вдвоем они сумели бы неплохо встретить эту танковую шестерку. А теперь что ж он один сумеет с ней сделать, раздвоенной пополам?.. Он мельком бросил взгляд на окопы - оттуда
– По танкам слева осколочными три выстрела!
– Он прикинул: больше трех раз не успеет выстрелить, надо будет немедленно возвратить орудие в прежнее положение, иначе сомнут. И, проследив, как ствол пошел влево и замер, торопливо взмахнул рукой: - Огонь! Крой их, Глазков!
Орудие трижды рявкнуло так скоро, что Кузнецов и сам удивился. Глазков и весь расчет понимали, видели опасную, почти неотвратимую гибельность момента.
– Есть попадание!
– вскрикнул Глазков, лихорадочно возвращая назад орудие. Ствол замер, нащупав ближний танк.
– Держу цель!
Танк перед буровскими окопами горел, из люка, откинув крышку, вываливались танкисты, прямо на чью-то меткую автоматную очередь. Двое скатились у самой гусеницы, третий пылающим факелом остался на броне.
– Огонь! Двумя по головному - огонь!
Первый снаряд только лизнул по башне, высек небольшой сноп искр, другой и вовсе прошел мимо.
– Командир, обходят! Обходят, паразиты!
Танки, встретив прицельный огонь, тут же, не сбавляя скорости, развернулись и, выбрасывая из-под гусениц перемолотую землю, кустарник, окутавшись дымом и пылью, точно дымовой завесой, рванулись еще правее по склону вниз. Два танка, уцелевших перед буровскими окопами, тоже пошли в обход, только с другой стороны: видно, посчитали, что стреляло по ним то орудие, которое на гребне, - не знали, что его там уже нет.
И сразу же из лесу немцы ударили из минометов. Взрывы вскидывались все ближе и ближе, словно кто-то, невидимый, довольно точно и умело дирижировал этой стрельбой. Осколки густо хлестали по щиту и стволу, расшибаясь, брызгали железным градом, обсыпали расчет. Кузнецов чувствовал, как этот град сечет по куртке и сапогам. Кто-то вскрикнул с удивленной болью, кажется, Уринцев... Сейчас накроет. Надо менять позицию: рванут снаряды - и все! Но как? С обеих сторон небольшие, но крутолобые выкаты из лощины - не вытащить, сзади уклон, тяжелое орудие покатится вниз - не удержать. И тогда он, понимая, насколько велик риск, отдал, казалось бы, лишенную всяческого здравого смысла команду:
– Сошники поднять! Орудие вперед!
Только убитый Сименцов, лежавший под плащ-палаткой, на которую тоже сыпались осколки вместе с дождем, не удивился этой команде. Остальные весь расчет, все четверо - с недоумением смотрели на своего командира: дескать, ты что, товарищ старший сержант, как же так?.. Зачем вперед-то, навстречу танкам? Под мины-то зачем?
– Орудие вперед!
– повторил Кузнецов. Он ждал этого недоуменного их взгляда, молчаливого и справедливого вопроса. Но знал: выход только один взрывы густые, но не очень частые вырастали на глазах, неотвратимо приближались, словно нащупывали позицию, и стоило только уловить точно паузу между ними и рвануться с орудием, проскочить вперед, как взрывы эти уйдут с перелетом за спину. Риск огромный, но другого выхода нет. К тому же все равно надо разворачивать орудие вправо - вот-вот оттуда покажутся танки.
– Вперед!
– крикнул он еще раз.
– Иначе угодим под минометный огонь.