Высшая ценность
Шрифт:
Я мог бы спросить. И она бы мне ответила. Сейчас, когда ее глаза видели отблески божественного величия, рядом с которым нелепая смерть близкого человека не имела никакого значения, она бы ответила. Но я не стал спрашивать. Не захотел бередить рану.
В конце концов, это все равно не дало бы мне ничего, кроме удовлетворения сиюминутного любопытства.
— Проходи, — рассеянно отозвалась Ирина, заметив, что я бестолково остановился посреди комнаты. — Садись.
Неопределенно махнув рукой, она вышла из комнаты и появилась минут через пять, одетая в обычный домашний халатик веселенькой
Передавали новости. Самые обычные. О запасах продовольствия на будущий год. О пуске в эксплуатацию новой доменной печи. О внеочередном собрании синода и необыкновенно массированном нашествии нечисти, сразу с трех сторон атаковавшей вчера защитный периметр соседнего города Магнитогорска.
О приближающемся Апокалипсисе — ни полслова. Городские власти предпочитали молчание любым неизбежно бесполезным словам. И, в принципе, правильно делали. Незачем провоцировать панику.
Я представил себе возможные последствия столь необдуманного шага, как официальное подтвержденное церковью объявления конца света, и мне разом поплохело.
Что сделает народ, услышав столь «приятную» новость?..
Всеобщая истерия. Мгновенный всплеск разгула и насилия. Осаждающие городские церкви толпы народа. Вновь вышедшие на охоту мародеры…
Нет, молчание в данной ситуации — единственно верный выход. Скрыть, утаить, завесить плотным занавесом секретности пугающие факты. Надолго это, конечно, не поможет — слишком много людей уже в курсе дел. У них есть семьи, родные, близкие, в конце концов, просто друзья. Рано или поздно слухи просочатся. Но остается шанс, всего лишь шанс, что они не дорастут до критического уровня. Что на улицах не появятся бушующие толпы народа… По крайней мере, в ближайшие два дня не появятся. А потом… потом некому будет бунтовать.
А слухи уже просочились. И напряжение уже чувствуется. Даже в голосе пересказывающего последние новости диктора, в каждой его фразе, в каждом слове оно неуловимо ощущалось. Будто повисшая на горизонте грозовая туча. Тяжелая. Мрачная. Угрожающая.
Или, может быть, мне это только кажется?..
А синий лед в глазах смотрящей на меня Ирины мне тоже кажется?
— Что такое? — негромко поинтересовался я. — Ты смотришь на меня так, будто я только что наступил на твою любимую болонку. Что случилось?
— Я чувствую… — голосом впавшего в транс предсказателя протянула Ирина. Потом медленно, как во сне, встала. Шагнула вперед. И вдруг резко выбросила руку, ткнув пальцем прямо мне в грудь. — Что там у тебя?
Я коротко хмыкнул. Сунул руку за пазуху.
— Всего лишь это. — На стол тяжело плюхнулся обмотанный потерявшей всякий цвет тряпкой сверток.
— Покажи.
Приказной тон мне очень не понравился. И возможные последствия тоже. Но я все же кивнул, послушно размотал сверток и молча показал ей кинжал. Простая безыскусная рукоять легла в руку как влитая. И тотчас же кинжал дрогнул. Слабо, практически неощутимо. Но все же, будь он живым существом, я бы сказал, что он напрягся в ожидании возможной схватки.
Неужели и впрямь?.. Нет. Не верю. Не верю! Никогда!..
Брови Ирины чуть опустились. Лед в ее глазах заметно окреп, полыхнул сотнями бритвенно-острых граней. Коротко
На мгновение мне показалось, что кинжал выгибается в моей руке, то ли пытаясь уйти от соприкосновения, то ли намереваясь поднырнуть под тянущуюся к нему ладонь, чтобы потом, дернув мою руку вперед, коротко, без замаха, войти прямо под левую грудь. Войти. Провернуться в ране. Вырваться, разбрызгивая ярко-алую кровь. И снова войти. И снова… И снова…
Ну, уж нет.
Так не пойдет… Ты всего лишь орудие, кусок металла. Ты не сможешь заставить меня это сделать. Не сможешь!.. Я человек, а ты всего лишь железяка. Я сильнее…
Кончики пальцев Ирины коснулись источающего тягучие волны тьмы лезвия. И тотчас же мою ладонь кольнули тысячи холодных иголок. А откуда-то изнутри поднялась такая волна ненависти, что я едва… едва… едва удержался…
Мимолетно скользнув пальцами по обжигающе-холодному металлу острия, Ирина отвела руку. А я наконец-то смог перевести дух и осторожно разжать намертво стиснутые зубы. Чужая воля, не сумев совладать со мной, отступила… На некоторое время.
Проклятье, что этот кинжал делает? На что он меня толкает? Что за чудовище он хочет из меня сотворить?
Но самое страшное, что бы он ни делал, как бы он ни давил, я знал… знал, что я его не брошу.
Теперь я понимал, почему шеф держит свой клинок в шкафу. Он просто не может, физически не может оставить его. И в то же время он боится. Боится, что не сможет сдержаться, если возьмет его в руки. И потому день за днем, неделю за неделей меч пылится в его шкафу за стеклом.
Теперь я понимал…
Я поднял глаза. Ирина стояла передо мной, рассматривая кончики своих пальцев.
— Обожглась, — чуточку обиженно сказала она. И я удивился, насколько по-детски прозвучал ее голос. — Это плохая вещь. Злая. Зачем она у тебя?
Отблески синего льда в ее глазах. Холодно. Холодно… Как холодно…
Я пожал плечами:
— Может быть, для того, чтобы тебя защитить?
Я сам понимал, насколько глупо звучит это оправдание. Но Ирина почему-то приняла его как должное… Возможно, потому, что хотела бы в это верить?
Она зябко повела плечами.
— Давай спать. Я постелю тебе на кушетке.
Я бросил мимолетный взгляд за окно. Было еще светло. Вечер только начинался, и спать мне не хотелось ничуть. Тем более надо было еще многое обдумать.
— Не надо. Я вот тут посижу. В кресле.
— Всю ночь?
— Могу и всю ночь — мне не привыкать. — Я улыбнулся. — Буду охранять твой сон.
— Как хочешь. — Ирина вяло пожала плечами. — Отвернись, я переоденусь.
Я встал и подошел к окну. Полюбовался затянутыми тучами небесами. Оббежал взглядом ровные ряды прячущихся за оградой капустных грядок. Чихая дымом и старательно дребезжа на колдобинах, проехала старая машина неопределяемой марки. По тротуару шли люди: женщина с тяжелыми сумками, опирающаяся на клюку старушка, парень панковатого вида в обнимку с размалеванной всеми цветами радуги девицей, мальчишка с выструганным из палки мечом. Жизнь текла своим чередом.