Высшая мера
Шрифт:
– Да?
– Она некоторое время рассматривала его каракули на газете, потом подняла голову, помолчала.
– А вы не опасный человек?
– Конечно, опасный. Но вас это не касается.
– Если человек опасный, это касается всех.
– У вас мои координаты… Адрес, телефон… Теперь я должен опасаться.
– Вообще-то да, тут что-то есть.
– Как вас зовут?
– спросил Апыхтин, решив, что уже имеет право на такой вопрос.
– Надежда… Надя.
– Володя, - Апыхтин протянул
– Ну что ж, пусть так.
– Серкова тоже протянула ладошку. Она показалась Апыхтину сильной, жестковатой, сухой.
– Вы всегда так одеты?
– Конечно, нет! А что?
– Отлично выглядите!
– Я знаю!
– рассмеялась Серкова.
– Будь здоров, Володя!
– Она махнула рукой и, распахнув дверцу, села за руль, но тут же снова выглянула из машины.
– Я, кажется, назвала вас на «ты»… Нехорошо, да?
– Стерплю, - Апыхтин развел руками, куда, дескать, деваться.
– Но тогда и тебе придется потерпеть.
– Заметано!
– Она захлопнула дверцу, и машина тут же тронулась с места.
Апыхтин сел за руль, но не сразу смог поехать, не сразу. Что-то оживало в его душе, что-то в ней происходило. Перед глазами еще стояла тонкая фигурка в джинсах и голубой рубашке, он все еще видел чуть припухшие ее губы, словно женщина приготовилась не то свистнуть, не то поцеловаться. Конечно, была в ней легкая вульгаринка, но она нисколько его не задела. Впрочем, почему вульгаринка, это можно назвать и шалостью, и вызовом, и желанием выглядеть молодо и дерзко.
Она несчастна, вдруг понял Апыхтин. Напряжена и запугана. Завтра Надя обязательно позвонит и приедет. Колесо может и не привезти, но позвонит и приедет. Это точно.
Все получилось так, как и предвидел Апыхтин.
Что делать, душевные страдания делают человека мудрее, обостряют ум и чувства, он начинает гораздо лучше понимать людей. И не надо ему для этого надолго задумываться, что-то прикидывать, сопоставлять, сличать - понимание приходит само по себе, легко и бесспорно.
Придет Серкова, придет, решил Апыхтин и не ошибся. Она позвонила, видимо, с работы, из универмага - звонок раздался за несколько минут до восьми часов вечера.
– Вас слушают, - произнес он солидно, как в былые времена, даже с какой-то куражливостью.
– Это вы?
– Апыхтин сразу узнал ее голос.
– Да, это я. А это вы?
– Разумеется.
– Неплохое начало, - заметил Апыхтин.
– Так разговаривают опытные бандюги или не менее опытные разведчики.
– Как разговаривают?
– не поняла Серкова.
– Не называя имен, дат, адресов, место встречи, которое, естественно, изменить нельзя… Ну и так далее.
– Здравствуйте, Володя, это звонит Надя. Вы меня еще помните? Вы меня еще не забыли?
– Я помню даже то, что мы уже были на «ты». Или
– Не изменяет.
– И ничто, и никто мне не изменяет?
– Поживем - увидим, - рассмеялась Серкова.
– Значит, все-таки поживем?
– уточнил Апыхтин.
– С вами опасно разговаривать.
– Почему?
– Какой-то вы уж больно ловкий в словах.
– Это, Надя, словоблудие. Впрочем, можете назвать это блудословием. Вы позвонили, я расцвел, воодушевился…
– Напрасно. Колесо я не везу.
– А что везете?
– Деньги.
– Много?
– Как скажете. Колесо плюс работа, я готова учесть и ее срочность, и качество.
– Ну что ж, везите… Я вас жду, адрес знаете.
– Приеду минут через пятнадцать.
– Договорились. Можете не звонить, дверь будет открыта.
– Даже так?
– почему-то удивилась Серкова.
– Знаете, я все-таки позвоню. Мне так привычнее.
– Звоните, - легко согласился Апыхтин.
– Пишите, приезжайте.
– Мне все позволено?
– Да.
– Крутовато получается, - проговорила она с сомнением.
– Это, Надя, все слова… Приезжайте.
– И Апыхтин поспешил положить трубку, чувствуя, что выдыхается, что уже не может находить слова двусмысленные, полные намеков и скрытых предложений.
Апыхтин сознавал, что вышел на тропу войны и любой его шаг должен быть осторожным. Он помнил слова Юферева о том, что Серкова знает убийц, и понимал, что без внимания ее не оставят. Поэтому, когда увидел въезжающую во двор машину Серковой, не бросился в прихожую встречать прекрасную гостью, он остался у окна. И заметил - невдалеке, у обочины, замерла еще одна машина.
И еще до того как Серкова поднялась на этаж и позвонила, все-таки позвонила в незапертую дверь, успел прямо на обоях записать карандашом номер остановившейся машины. Это была «шестерка», белая «шестерка» с двойными фарами. Внутри, на переднем сиденье, просматривались две темные фигуры.
– Вот так-то лучше, - пробормотал Апыхтин и направился в прихожую встречать гостью.
Серкова опять щеголяла в джинсах и рубашке, но на этот раз джинсы были светло-голубые, а рубашка - темно-синяя.
– Тоже ничего, - пробормотал Апыхтин, распахивая дверь.
– Вы о чем?
– Серкова, казалось, удивилась совершенно искренне и выпятила потрясающие свои губы больше обычного.
– О наряде.
– Вы замечаете, как одеты женщины?
– В первую очередь.
– Надо же, - она была озадачена.
– Тогда мне бы следовало принарядиться.
– Нет, не следовало.
– Почему?
– Ни в чем другом выглядеть лучше вы не сможете.
– Даже так? Крутовато.
– У Серковой это словечко выскакивало чаще других.