Высшая мера
Шрифт:
На столе у Вахромеева рядом с бутылкой стоял один стакан. Из этого Апыхтин заключил, что гостей тот не ждет и ужинать будет один.
И решил, что его час настал.
Подхватив на плечо сумку, Апыхтин вышел во двор, обогнул дом и ступил на участок Вахромеева. Подойдя к окну, убедился, что тот еще не присел к столу. Тогда Апыхтин завернул за угол и приблизился к крыльцу.
Постоял некоторое время, прислушиваясь.
К этому времени наступила темнота, и только редкие фонари тускло освещали пустынную улицу.
Неожиданно хлопнула дверь.
Подняв с земли осколок кирпича, Апыхтин бросил его вперед, на освещенное пространство, но рассчитал так, чтобы место, куда упал камень, не было видно с крыльца. И добился своего - Вахромеев спустился со ступенек, оказавшись на освещенном пятачке. Увидеть что-либо в темноте он не мог, но зато его самого легко было рассмотреть во всех подробностях. И Апыхтин увидел то, что и ожидал: в руке Вахромеев держал большой нож. Но это нисколько не смутило Апыхтина - он шагнул из темноты, широко шагнул, сразу преодолев половину расстояния до Вахромеева. Тот стоял к нему спиной, но еле слышный шорох, может быть, даже просто колебание воздуха заставило его обернуться.
Однако сделать Вахромеев ничего не успел - одновременно со вторым шагом Апыхтин с силой ударил его сверху кулаком по голове.
Этого оказалось достаточно, чтобы на какие-то секунды вывести того из равновесия, лишить возможности что-либо предпринять. Следующим движением Апыхтин с силой бросил Вахромеева спиной на крыльцо. Опрокинувшись, тот выронил, все-таки выронил свой нож.
Оказавшись на ступеньках, он все еще был в беспомощном состоянии, но, когда через две-три секунды попытался встать, Апыхтин уже успел проскочить на крыльцо и, схватив за шиворот, втащил Вахромеева в дом. Тот уже пришел в себя, резко повернулся лицом вниз и уже готов был вскочить, но новый удар кулаком по голове опять поверг его на какое-то время в беспамятство.
Апыхтин завел руки Вахромеева за спину и, рванув «молнию» на свой сумке, вынул оттуда моток проволоки, быстро скрутил запястья с такой силой, что металл глубоко впился в тело, так, что вывернуться, освободиться из этой петли было уже невозможно.
После этого, сев сверху на тощеватый зад Вахромеева, он то же самое сделал и с его ногами - скрутил намертво прекрасной медной двухмиллиметровой проволокой, которую подбросили ему сегодня высшие силы, заботясь о нем и оберегая его от ошибок.
Вахромеев сопел, пытался перевернуться, сучил ногами, но все было бесполезно. Апыхтин вернулся на крыльцо, подобрал нож, выключил свет во дворе, сразу погрузив в темноту весь участок. Потом закрыл дверь, вдвинул в паз железную щеколду, вернулся в комнату и тщательно задернул занавески.
Бутылка водки все так же стояла на столе, Вахромеев не успел к ней даже притронуться. Апыхтин свинтил крышку, зачем-то понюхал - водка оказалась неважной.
Поставил бутылку на стол.
Подумал о том, что на ней наверняка остались отпечатки его пальцев. Усмехнулся - теперь это не имело никакого
Не обращая внимания на сопевшего у его ног Вахромеева, Апыхтин внимательно рассмотрел нож. Это была прекрасно выполненная самоделка. Выкованное из какой-то особо прочной стали лезвие было обработано напылением, отчего приобрело тусклый матовый блеск. Черная ручка тоже могла сойти за произведение искусства - это было как бы тело кабана, которое заканчивалось оскаленной мордой с горящими красными глазами. Но форма ручки вовсе не повторяла кабаньи очертания, она была сделана под руку, чтобы никакой удар не выбил ее, чтобы она сама не выскользнула из пальцев.
– Хорошая работа, - Апыхтин опустил нож в свою сумку.
– Что тебе нужно?
– спросил наконец Вахромеев.
– Разговор есть.
– Ну?
– Не торопись, разговор долгий… - Апыхтин приподнял Вахромеева, подволок его к батарее водяного отопления, достал из сумки собачий ошейник с шипами, обращенными вовнутрь, ошейник, предназначенный для особо злобных громадных псов, которых можно удержать только такой вот удавкой с намертво привинченными шипами, впивающимися в горло при малейшем натяжении.
Ошейник был велик Вахромееву, но Апыхтин на это и рассчитывал - обхватив за шею, он пристегнул его к железной трубе отопления. Разговаривать Вахромеев мог, но при малейшем движении шипы впивались в горло, вынуждая сидеть спокойно.
– А это зачем?
– прохрипел Вахромеев.
– На всякий случай. Мужик ты чреватый, вдруг удастся тебе что-нибудь такое, этакое…
– Что ты задумал?
– Поговорить надо.
– Говори уже наконец! Чего тянешь?
– Торопишься?
– Ошейник впивается! Смотри - задохнусь и поговорить не успеем!
Апыхтин подошел к сидящему на полу Вахромееву, поправил ошейник.
– Узнаешь меня?
– спросил Апыхтин.
– Нет.
– День или два назад во дворе одного дома я спросил - не ты ли забыл в машине папку… Ты взял ее, повертел перед глазами, вернул обратно. Помнишь?
– Так это был ты… Понятно.
– На этой папке остались твои отпечатки.
– Не знаю, может быть.
– А еще твои отпечатки нашли в одной квартире на седьмом этаже, помнишь?
– Не помню.
– Это случилось месяца полтора назад… Хотя нет, уже почти два месяца с тех пор прошло. Ты вот этим ножом, - Алыхтин кивнул на свою сумку, - зарезал женщину и ребенка. Мальчишку десяти лет. Помнишь?
– Не было этого.
– Сам знаешь, что было.
– Апыхтин придвинул стул поближе к Вахромееву, присел, расположился, как это делают, готовясь к долгому разговору.
– Я буду кричать! Сбегутся соседи! Понял? Отпусти меня!
Апыхтин молча вынул из своей сумки широкую клейкую ленту и положил на стол, на расстоянии вытянутой руки.