Высший генералитет в годы потрясений Мировая история
Шрифт:
— Сталин не глухой… Мне уже известно о пленении старшего лейтенанта Якова Джугашвили. Сейчас его допрашивают в ставке фельдмаршала Клюге.
У Мехлиса от этих слов перехватило дыхание и словно пол качнулся под ногами. Он хорошо знал, что слухи о пленении сына Сталина пока держались в строгом секрете. Кто же сообщил Сталину?
Сюжетная интрига этой сцены построена таким образом, что читателям романа уже известно об осведомленности Сталина относительно пленения сына. За несколько страниц — до описания доклада Мехлиса — приводится эпизод, объясняющий, откуда Сталин узнал о несчастье с Яковом. Это произошло на Ближней даче в июле сорок первого. Утром, проснувшись, Сталин включил «телефункен» —
— Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что шестнадцатого июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын кремлевского диктатора Сталина — старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова. Будучи опознанным, Яков Джугашвили вечером восемнадцатого июля доставлен самолетом в штаб фельдмаршала Клюге. Сейчас ведется допрос военного пленника…
По другой версии, тоже романной, Сталин узнал о пленении сына не из передачи берлинского радио, вещавшего на оккупированные советские территории, и не из доклада начальника ГлавПУРа Мехлиса. Владимир Успенский, автор нашумевшего в свое время романа-исповеди «Тайный советник вождя», излагает дело так, что печальную весть Сталину первым доложил Жданов. И случилось это девятого августа 1941 года. Именно в этот день в Москву прибыл из Ленинграда специальный самолет, на котором был доставлен особо секретный пакет от члена Политбюро Жданова, являвшегося членом Военного Совета Северо-Западного направления. В сопроводительной записке было очень коротко сказано: вот немецкая листовка, распространяемая вражескими пропагандистами.
На листовке — четкая фотография. Лужайка. По ней разгуливают трое. Немецкий офицер с засунутыми руками в карманы распахнутой шинели. Второй немец — в кителе и галифе, без фуражки, со светлым лицом и совершенно белыми или седыми волосами. Плечо в плечо с ним черноволосый, темнолицый, в широкой гимнастерке без ремня и тоже без головного убора Яков Джугашвили. Жестикулирует, что-то объясняет немцу. Выражение лиц у всех деловое, спокойное: приятели на прогулке, да и только!
Главный наш сталиновед Волкогонов в двухтомной политической биографии вождя, изданной в 1989 году, тоже говорит о письме от Жданова, присланном в середине августа в специальном, опечатанном сургучом конверте. Там была листовка, на которой запечатлен Яков, беседующий с двумя немецкими офицерами. Эту листовку Волкогонов обнаружил в Центральном архиве Министерства обороны СССР. В ней был следующий текст: «Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов. По приказу Сталина учат вас Тимошенко и ваши политкомы, что большевики в плен не сдаются. Однако красноармейцы все время переходят к немцам. Чтобы запугать вас, комиссары вам лгут, что немцы плохо обращаются с пленными. Собственный сын Сталина своим примером доказал, что это ложь. Он сдался в плен, потому что всякое сопротивление германской армии отныне бесполезно»…
В августе же состоялся телефонный разговор Светланы, дочери Сталина, находившейся в Сочи с родными, с отцом. «В конце августа я говорила из Сочи с отцом по телефону, — вспоминает она в своей книге «Двадцать писем к другу», написанной в 1963 году, но изданной на русском языке лишь при Горбачеве. — Юля (жена Якова. — Н.З.)
И только в постсоветское время в архиве Сталина было обнаружено письмо Якова, датированное 19 июля 1941 года. Оно было адресовано отцу и доставлено ему дипломатическим путем. Никто — ни Стаднюк, ни Успенский, ни Волкогонов во время работы над своими произведениями не были допущены к личным бумагам Сталина и не могли знать о существовании этого документа. «Дорогой отец! — говорится в нем. — Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германию. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша».
Несмотря на расхождения в описании того, когда и от кого Сталину стало известно о постигшем его личном горе, все версии, скорее всего, имеют под собой почву. Дело в том, что листовки, подобные той, которую переслал Жданов, были напечатаны в огромных количествах и, как рассказывали участники начального периода войны, распространялись на разных фронтах.
Оказывали ли они какое-либо воздействие на красноармейцев? По свидетельствам многих, оказывали. Особенно на бойцов, попавших в окружение. Если уж сын самого Сталина сдался и ему ничего плохого не сделали, то разве будут победители сводить счеты с каким-то там рядовым пехотинцем?
«Неужели сдался?» — не хотел верить в случившееся Сталин. По свидетельству его дочери Светланы, у него зародилась мысль, что этот плен неспроста, что Яшу умышленно кто-то выдал, подвел. Он допускал даже, что к сдаче причастна его жена Юлия. Когда к сентябрю Светлана с родными вернулась из Сочи в Москву, Сталин сказал дочери: «Яшина дочка пусть останется пока у тебя… А жена его, по-видимому, нечестный человек, надо будет в этом разобраться»…
Увы, в переданном Мехлисом политдонесении начальника политуправления Западного фронта подробностей было мало. В романной версии Стаднюка начальник ГлавПУРа смог лишь доложить Сталину, что его сыну, когда он прибыл на фронт, настоятельно предлагали служить в штабе артиллерийского полка, но он потребовал послать его командиром батареи. Батарея дралась хорошо.
— Молодец, что не остался в штабе, — будто бы для самого себя произнес Сталин.
Далее Мехлис берет на себя обязательство выяснить все до конца — при каких обстоятельствах Яков оказался в плену.
Владимир Успенский, описывая в «Тайном советнике вождя» сцену, когда Сталин узнает о пленении, вкладывает ему в уста следующую фразу по-грузински:
— Цис рисхва! Позор несмываемый!
— Может, он попал в плен раненый, без сознания? — предположил его собеседник, главный персонаж книги подполковник Лукашов, от имени которого ведется исповедь.
— Он не имел права попадать в плен ни при каких обстоятельствах. Он мог бы покончить с собой там, у немцев, а не разгуливать с германскими офицерами! Позор! Он всегда думал только о себе и никогда обо мне, о чести нашей семьи. Для меня он больше не существует, — отрезал Иосиф Виссарионович.
Успенский называет пленение Якова ударом для Сталина и с совершенно непредвиденной стороны, хотя Сталин, по мнению романиста, всегда ожидал какого-либо подвоха от старшего сына. «Это было наказание Господне, свыше ниспосланное Иосифу Виссарионовичу», — восклицает писатель. Много разных неприятностей доставил он отцу.