Высший генералитет в годы потрясений Мировая история
Шрифт:
ВОПРОС. Следствие убеждено, что вы умышленно предали фронт, и будет разоблачать вас в этом.
Допрос окончен в 15 часов 10 минут.
Стенограмма записана с моих слов правильно, мною прочитана.
Что и удостоверено собственноручной подписью допрашиваемого. Ниже — подписи допрашивающих. Все тех же зам. начальника следчасти 3-го управления НКО СССР старшего батальонного комиссара Павловского и следователя 3-го управления НКО СССР младшего лейтенанта госбезопасности Комарова.
Допрашиваемый, как видим, еще сопротивляется, отводит, хотя уже довольно слабо, обвинение следствия в умышленном
Почему следствие столь усердно раскручивало версию предательского сговора Павлова с фашистами? Ее заданность, сквозившая в вопросах следователей, видна невооруженным взглядом. Особисты сами додумались или выполняли чью-то волю?
Ответ находим в материалах одного из заседаний Военного совета Западного фронта, которым тогда командовал маршал Тимошенко, а членом Военного совета был, как помнят читатели, зампред Совнаркома и нарком госконтроля Мехлис. В заседании участвовали также маршалы Ворошилов и Шапошников.
Когда речь зашла о деле генерала армии Павлова и других арестованных видных генералах, Мехлис заявил, что он подозревает бывшего командующего фронтом в сговоре с немцами, перед которыми Павлов открыл фронт.
Тимошенко не поверил:
— Какие у вас доказательства измены Павлова? — спросил у Мехлиса маршал.
— Надеюсь, что Павлов сам запираться не будет, — многозначительно ответил Мехлис.
Присутствовавшие притихли. Все знали, что Мехлиса на фронт прислал Сталин. А вдруг это поручение Сталина? Тогда понятно, почему следователи требуют от Павлова признаний в измене.
Неожиданно Тимошенко поддержал Ворошилов.
— На каком основании вы подозреваете Павлова в пособничестве фашистам? — сердито обратился он к Мехлису. — В чем, по-вашему, Павлов не будет запираться?
— Павлов часто впадает в невменяемость, — загадочно произнес молчавший человек со знаками различия бригадного комиссара. — В такие минуты он может подписать любое обвинение.
Все повернулись к сидевшему на приставном стуле рядом с начальником особого отдела фронта бригадному комиссару. Это был прилетевший из Москвы начальник управления особых отделов Наркомата обороны.
Тревожную тишину нарушил Тимошенко, спросивший, какие показания дают арестованные.
— Павлов вину признал, — ответил бригадный комиссар. — Другие отрицают.
— В чем вину?
— В неподготовленности войск округа, в потерях авиации на пограничных аэродромах, в потере штабом округа связи с армиями, — перечислял бригадный комиссар. — Но продолжает упорствовать в отрицании предательства.
— А у вас есть основания для того, чтобы предъявлять Павлову подобные обвинения?
Начальник управления особых отделов пытался поймать взгляд Мехлиса, но тот отвернулся.
— Мы обязаны всесторонне ставить вопросы, — неуверенно произнес бригадный комиссар.
Мехлис перевел обсуждение в политическую плоскость:
— Товарищи, мы должны подумать над тем, как
Вот она, разгадка!
Допрос—действие 3.
Начат в 13 час. 30 мин. 11 июля 1941 г.
Прерван в 17 час. 10 мин.
Биографическая «шапка». Та же, что и в предыдущих протоколах. Стандартная.
ВОПРОС. На допросе 9 июля с. г. вы признали себя виновным в поражении на Западном фронте, однако скрыли свои заговорщические связи и действительные причины тяжелых потерь, понесенных частями Красной Армии в первые дни войны с Германией.
Предлагаем дать исчерпывающие показания о своих вражеских связях и изменнических делах.
ОТВЕТ. Действительно, основной причиной поражения на Западном фронте является моя предательская работа как участника заговорщической организации, хотя этому в значительной мере способствовали и другие объективные условия, о которых я показал на допросе 9 июля с. г.
ВОПРОС. На предыдущем допросе вы отрицали свою принадлежность к антисоветской организации, а сейчас заявляете о своей связи с заговорщиками. Какие показания следует считать правильными?
ОТВЕТ. Сегодня я даю правильные показания и ничего утаивать от следствия не хочу.
Признаю, что в феврале 1937 года бывшим старшим советником в Испании Мерецковым Кириллом Афанасьевичем я был вовлечен в военно-заговорщическую организацию и в дальнейшем проводил вражескую работу в Красной Армии.
ВОПРОС. Не хотите ли вы сказать, что вражескую работу вы начали вести только с 1937 года? Так ли было в действительности?
ОТВЕТ. Не отрицаю, что еще в 1934 году я имел некоторые суждения о заговорщической работе, однако организационно с участниками заговора Красной Армии я тогда связан не был.
ВОПРОС. С кем вы имели суждения о заговорщической работе?
ОТВЕТ. В августе 1934 года в Бобруйск на учения, проводившиеся мною в 4-й танковой бригаде, которой я командовал, приехал бывший начальник автобронетанкового управления Красной Армии Халепский.
Халепского я знал с 1932 года. По рекомендации Халепского я был назначен командиром 6-го мехполка и по его же представлению был награжден грамотой ВЦИК и золотыми часами.
Перед началом учений мы беседовали с Халепским на армейские темы. Халепский говорил, что в армии отсутствует твердый порядок, войсковая дисциплина развалена, а руководство не в состоянии перестроить надлежащим образом Красную Армию. В этих условиях трудно что-либо сделать, продолжал Халепский, так как попытки командиров навести порядок в частях встречают со стороны руководства армией резкое противоречие.
ВОПРОС. Как вы отнеслись к этому заявлению Халепского?
ОТВЕТ. К замечаниям Халепского я отнесся одобрительно, тогда он продолжил разговор и заявил, что в армии имеется уже группа решительных командиров, которая противопоставляет себя руководству Красной Армии и ставит перед собой задачу — добиться смены ее руководящей верхушки и выдвижения на высшие командные посты способных и решительных командиров. Вы здесь у себя также должны над этим подумать, заключил Халепский.