Выстрел по «Ледоколу». Как Виктор Суворов предавал «Аквариум»
Шрифт:
Сердце Татьяны сжалось, когда она увидела входящего в комнату мужа. В ее глазах застыл страх. Она почувствовала, что сейчас свершится что-то важное, непоправимое, бесповоротное.
Резун подошёл к жене. Она поднялась с дивана. Он положил ей на плечи руки и почувствовал, как она сжалась. Отведя в сторону глаза, тихо сказал:
— Татьяна, нас завтра хотят выдворить из страны и отправить в Союз. А меня, — голос у мужа дрогнул и словно споткнулся обо что-то, — а меня запереть за решетку или расстрелять.
— За что? — выкрикнула жена. — Что ты натворил?
— Ничего я не натворил. Кто-то настучал на меня начальнику. Может быть,
— Но откуда тебе все это известно? — допытывалась жена. Слезы навернулись у нее на глаза.
— Я тебе уже вчера говорил о моих подозрениях и догадках. А вот сейчас все это подтвердилось. Мои знакомые англичане принесли весомые доказательства. На, почитай сама перехваченную ими телефамму нашему послу от Громыко, убедись, — проговорил Резун и протянул жене тонкий лист бумаги.
— Татьяна начала читать, слезы застилали ей глаза, лицо покраснело, покрылось пятнами, бумага прыгала в ее руках.
— Не понимаю, за что? В чем наша вина? — проговорила она тихим голосом, прижимаясь к плечу мужа, словно ища в нём поддержки. — Что же нам делать? — беспомощно прошептала она. — Может быть, ты продался им, стал их шпионом? — вдруг, прямо смотря мужу в глаза, проговорила она.
— Нет, что ты, — ответил Резун не совсем твердо, словно сомневаясь в своих словах. — Я не шпион и никому не продавался, но у меня есть знакомые англичане. Вот и сейчас мои друзья, — запнувшись на слове «друзья», продолжал он после небольшой паузы, — пришли сюда, чтобы помочь. Они предлагают нам уехать в Англию.
— Нет, ни за что на свете! — вскрикнула громко Татьяна, отпрянув от мужа, и медленно опустилась на диван, закрыв лицо ладонями. Слезы брызнули из ее глаз, из груди вырвался стон.
— Успокойся, Таня, у нас нет другого выхода, подумай о детях. Почему они должны за нас страдать? Ведь мне могут пришить дело, от которого не отмоешься всю жизнь, — заговорил Резун, стараясь убедить и успокоить жену. Он сам, казалось, уже не сомневался в правильности принятого решения. — Вот, смотри, сама королева Англии гарантирует нам безопасность.
— А что будет с нашими родителями? Ты об этом подумал? — прокричала жена. — Что скажет мой отец? Как он будет смотреть в глаза своим сослуживцам? Это сведет его в могилу. А что скажет твой отец-фронтовик, а наши матери, а наши братья, родня, друзья? Нет, я не могу, я не вынесу этого всего. — Она бросилась вдруг к шкафу и начала выбрасывать из него вещи мужа. — Забирай и уходи со своими англичанами! — кричала она. — Я никуда отсюда не пойду. Я остаюсь с детьми. Мне английская королева не указ. Не хочу, не хочу! — кричала Таня на всю квартиру, заливаясь слезами.
В соседней комнате проснулась дочь. Стала плакать, звать мать. Резун принес из другой комнаты воды. Она выпила, бокал прыгал у нее в руке, зубы стучали о стекло. Через некоторое время жена успокоилась, перестала рыдать. Вероятно, таблетка, предусмотрительно опущенная Гордоном в бокал с минеральной водой, сделала свое дело: Татьяна как-то обмякла, стала безразлична к словам, которые ей говорил муж. Она вдруг начала со всем соглашаться, торопить мужа собираться, засуетилась, в ее глазах появился страх. Ей казалось, что сейчас вот-вот постучатся в дверь и явятся крепкие соседские ребята, сгребут их в охапку, посадят в машину, отвезут в посольство, а потом отправят в Москву.
Резуны быстро собрали
Уже на выходе Татьяна вдруг снова очнулась. Нервное напряжение, сопротивление насилию, вероятно, оказалось сильнее таблетки. Молодая женщина, прижав ребенка к груди, повернула и со стоном устремилась назад в квартиру. Казалось, что ее уже ничто не остановит. Она приняла окончательное решение.
Мгновенно оценив ситуацию, решительный Гордон бросился к Татьяне и прижал какую-то белую салфетку к ее лицу. Татьяна стала медленно опускаться на пол.
Салфетка с хлороформом потом будет обнаружена советскими сотрудниками в квартире Резуна, брошенная в спешке на полу ночными посетителями.
В 23.30 две машины отъехали от дома на Рю де Лозанн в неизвестном направлении.
Глава 8
НА АЛЬБИОНЕ
Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя… но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал.
Тот, кто теряет связи со своею землей, тот теряет и богов своих, то есть все свои цели.
Машина шла на большой скорости по ночному городу. Улицы были безлюдны и слабо освещены. Ярко горели разноцветными огнями только витрины дорогих магазинов и рекламы. Редко попадались идущие навстречу автомашины. Город спал. В Швейцарии рано ложатся спать, но рано и встают.
Владимир и Татьяна сидели на заднем сиденье со спящими на руках детьми.
Машину вел, как показалось Резуну, довольно молодой мужчина в кепке. Владимир видел только его бритый затылок и крепкую борцовскую шею, потому что сидел сзади него. Рядом с шофером сидел Тир.
Татьяна, казалось, спала, низко опустив голову с растрёпанными волосами, прижав к груди спящего сына.
Резун по привычке пытался определить, куда они едут. В зеркало заднего вида он иногда улавливал отражение фар идущей за ними следом машины сопровождения. Через некоторое время Владимир определил, что они едут в южном направлении. Он хорошо знал город. Мелькнула, казалось, совершенно не к месту пришедшая мысль-воспоминание, как однажды в Центре его знание города проверял новый начальник направления, ортодокс, капитан первого ранга Калинин Валерий Петрович. Он называл ему какие-нибудь известные места в Женеве и требовал ответить, как без плана города проехать к этим пунктам от советского посольства. Все подчиненные знали, что в Союзе их ждет подобный экзамен, и тщательно готовились к такому испытанию. Начальник направления был красивым, стройным, высоким мужчиной лет пятидесяти, строгим и суровым на вид. Он хорошо поработал в свое время за рубежом, в том числе в Швейцарии, и не понаслышке знал регион, которым руководил в Центре. В нем был виден службист, чувствовалось, что человек был высокого мнения о себе. Но при этом всего себя отдающий делу, своей карьере. В его ранце, по словам Наполеона, всегда находился жезл маршала. С другой стороны, опытный физиономист наверняка бы отметил в его внешности черточки крутого норова, готового иногда проявить себя и пойти против общепринятых норм.