Выстрел (сборник)
Шрифт:
Таким образом, вопрос, занимавший мое внимание, обрел для меня первостепенную важность, ибо лорд Чарнворт встал между мной и Жоржианой, как железная решетка. И я хотел как можно быстрее устранить эту преграду. Все сказанное мной слишком интимно, но я говорю об этом с той целью, чтобы было понятно, почему именно я, а не кто-либо иной взялся разоблачить прошлую жизнь лорда Чарнворта.
Однажды за завтраком Морис попросил дядю рассказать что-нибудь о Китае. Когда завтрак окончился и я встал из-за стола, лорд Чарнворт остановил меня:
— Попрошу вас, господин Пераун, пройти со мной в библиотеку.
Я поклонился и последовал
— Я хочу предупредить вас, что я был бы очень рад, если бы вы не внушали Морису интереса к Китаю. Я ненавижу любопытство. Хоть я прожил долгие годы в Китае, попрошу вас учесть, что это было для меня самое неприятное время, и я предпочел бы, чтобы мне не напоминали о нем. Поняли?
Я поклонился:
— Слушаю, милорд. Теперь, когда я знаю ваши желания, конечно, я постараюсь исполнить их.
— Благодарю вас. Больше ничего.
Я еще раз поклонился и молча вышел из комнаты. Почтительное выражение лица, которое я сделал в присутствии лорда Чарнворта, превратилось в торжествующее, едва я переступил порог его замка. Я провел эксперимент, и он дал мне важный результат. С этих пор я уже не сомневался, что в жизни лорда Чарнворта была страница, которую он хотел скрыть от всех.
И все-таки война между нами еще не была объявлена. Внешне наши отношения остались теми же, что и прежде: лорд Чарнворт по-прежнему вел себя как полноправный хозяин, гордый, скрытный, подчас немного грубоватый, а я оставался домашним секретарем и воспитателем, по возможности вежливым и почтительным. Но всегда, в любой час, в любой момент, когда мы оставались вдвоем, я исподтишка старался овладеть хотя бы тонкой нитью, которая помогла бы мне прийти к цели. И всегда хозяин не подавал виду, что замечает мой интерес, и поступал так, словно ничего не происходило. Мы напоминали дуэлянтов, фехтовавших в темной комнате. Я старался изучить каждое движение своего противника и в результате заметил, что в лорде Чарнворте произошла громадная перемена с тех пор, как он приехал в Англию.
Когда он только вернулся, его манеры вполне соответствовали тем, которых можно было ожидать от человека, проведшего вторую половину жизни в таком месте, как Гонконг. Не было ничего удивительного в его желании избежать светского общества. После пребывания среди дикарей в течение целых двадцати лет лорду, конечно же, нужно было немного времени, чтобы почувствовать себя в своей тарелке. Но что совершенно в нем исчезло или по крайней мере сильно поубавилось, так это недоверие к членам своей семьи, которых он вначале избегал. Помнится, он едва удостаивал слова мисс Уольден, а разговоры с Морисом его явно удручали. Теперь же все изменилось. Не только Жоржиана расположила к себе дядю, но и Морис с каждым днем все больше завоевывал его доверие. К моей ревности к сестре присоединилась ревность к брату. Вместе с этой переменой в отношениях лорда Чарнворта к племяннице и племяннику, по-видимому, произошла перемена и во всем его мировоззрении и характере.
Настоящий мизантроп, в которого он превратился во время ужасной ссылки в Китай, умер в нем, а вместо него вдруг появился любезный, внимательный, даже нежный человек, сверх ожидания проявляющий все новые добрые качества. Казалось, что сердце этого мужчины, скованное холодом прошлых страданий и невзгод, вдруг растаяло под солнцем благополучия и привязанности двух сирот, которых он приютил. И я был так поражен
Спустя некоторое время я приметил еще два обстоятельства — это две вещи, которых не делал лорд Чарнворт со времени своего приезда. Уже шесть месяцев он находился в Англии, а еще ни разу не съездил ни в одно из своих имений. Однажды я улучил минуту и, когда все находились в сборе, спросил:
— Вы были вчера в парламенте, мисс Уольден? Там обсуждали вопрос о правах женщины.
— Какая жалость, — воскликнула Жоржиана, — что я этого не знала! Я так люблю там бывать!
— Что ж, время еще не потеряно, — продолжал я. — Скоро в палате лордов будет рассматриваться билль о правах королевы.
Жоржиана захлопала в ладоши:
— Чудесно! Мисс Стейси, давайте пойдем! Дядя достанет нам билеты!
Я бросил взгляд на лорда Чарнворта, который внимательно прислушивался к разговору.
— Я не знаю, какие на этот счет существуют правила в палате лордов, — сказал я почтительно, — но, кажется, для этого лорду Чарнворту необходимо пройти через все формальности, то есть принести присягу и фактически занять свое место в палате.
Лорд Чарнворт нахмурился.
— Никого это не касается! — ответил он таким тоном, что разговор тотчас прекратился.
Для следующей своей атаки я решил дождаться лета, когда все потянутся в свои загородные имения, и с наступлением жарких дней уже не стал подыскивать предлог, а напрямик обратился к своему хозяину.
— Не могли бы вы сообщить мне, — осведомился я деловым тоном, — когда вы думаете поехать в замок?
— А вам зачем это знать? — спросил он резко.
— Виноват, сэр, но, переезжая в город, я оставил там много своих вещей и думал, что смогу поехать за ними.
Лорд Чарнворт встал с кресла и прошелся по комнате.
— Этим летом я едва ли поеду в замок, — ответил он. — Я собираюсь на морские купания. Но вы вольны послать за вашими вещами, когда захотите.
— Но мне лично необходимо собрать их, — сказал я.
— Если это необходимо, можете отправляться когда вам угодно. — Лорд Чарнворт с минуту помолчал и прибавил: — Кстати, во время каникул вы мне не нужны. Если я поеду на море, то мисс Уольден и Морис отправятся вместе со мной.
Я поклонился и ушел. Я испытал второе средство, и оно оказалось таким же успешным, как и первое. Теперь мне вполне были ясны два факта: лорд Чарнворт уклонялся от присутствия на заседаниях палаты лордов и избегал тех мест, где прошли его молодые годы.
Мне оставалось только найти предлог, чтобы одолеть скрытность лорда Чарнворта и заставить его рассказать о своих приключениях в Китае. Две различные теории зародились у меня в голове. Первая и самая очевидная — лорд Чарнворт имел основание делать все для того, чтобы не всплыл скандал, послуживший причиной его изгнания двадцать лет тому назад, а его любовь к уединению возникла в надежде избежать по возвращении в Англию внимания тех, кого он боялся. Вторая теория состояла в том, что за эти двадцать лет могло случиться нечто такое, в результате чего новый лорд опасался появляться на людях. Последняя теория была мне более по сердцу, но так как замок был ближе, чем Китай, то я и решил проверить первую теорию раньше, чем вторую, и стал собираться в путь.