Выстрел в мансарде
Шрифт:
– Да что ты все вокруг ходишь, извиняешься! Говори прямо.
Дмитрий пожал плечами:
– Ладно. Есть тут у вас медицинская сестра, Галина Акимчук.
– А чего же, знаю. – Кожевников, как истинный сердцеед, многозначительно повел бровями. – Славная молодочка, веселая, ласковая... А что?
– Да вот она-то любовница поручика Реутова.
Николай, казалось, не удивился.
– Что же, – сказал, – разбирается офицер в женщинах.
– А не мог бы ты с ней... ну... подружиться. – Дмитрий заглянул ему в глаза и сразу отвел взгляд. – Разузнать о нем побольше, но чтоб она ни о чем не догадывалась.
– А что же ты думаешь о нем выведать?
–
– А почему бы и нет! – Николай рассмеялся, хлопнул товарища по спине. – Почему бы и нет, Митяй. Дело-то какое приятное! Да и нетрудное, я думаю.
6
Три дня Дмитрий в лазарете не показывался. Пойти туда, казалось, будет словно в упрек Николаю: что же ты, мол, медлишь. И вообще он испытывал чувство неловкости, даже стыда. Додумался же попросить друга о таком: начать ухаживать за женщиной ради получения сведений! Все эти дни, что бы он ни делал: ходил ли в академию на консультации, бывал ли на военном сборном пункте, читал ли книгу, – думал об одном. То ругал себя, то лихорадочно строил разные версии. Скорого результата от Николая он не ожидал, но чувствовал, что долго не выдержит. Впрочем, скоро ведь Коле возвращаться на фронт. Успеет ли?
На четвертый день шустрый пацаненок примчал ему записку от Кожевникова: «Дело сделано, приходи». Сомневающийся, удивленный и возбужденный Митя поспешил в лазарет.
Минувшую ночь Николай провел в тесной комнатке дежурной медсестры. Галя Акимчук давно выделяла синеглазого сибиряка из других своих подопечных. Доброжелательный, мужественный, а сколько мучений перенес при трех сложных операциях и веселой своей удали не потерял. Сколько раз она перевязывала его, зная, как ему больно, а он только шутил. Потому, наверное, с особой нежностью ее ладони касались Колиных шрамов, когда накладывала бинты. И этой ночью она гладила и целовала эти уже зажившие шрамы и думала печально, что этот мальчик, который лет на десять ее младше, через несколько дней уйдет на фронт и не вернется... Дай бог, чтоб не вернулся только к ней, но вернулся в жизнь, к тем, кто тоже его любит. А для себя она о большем и не мечтала. Вряд ли этим часам будет еще повторение, вряд ли их дороги когда-нибудь пересекутся.
А Коля Кожевников, оказывается, знал об Александре. Уже под утро он сказал ей вроде бы шутливо: «Пусть твой поручик больше тут не показывается!» Но она почувствовала в его тоне недосказанность, и на глаза навернулись слезы: он ее ревнует! «А он больше и не придет, – сказала она. – Я ни за что не соглашусь с ним видеться». И когда он спросил почему, Галя все ему рассказала. Как это страшно узнать, что могла стать причиной гибели человека – юной и чистой души, невесты. Ей-то он ничего не обещал, и она не в обиде. Но если бы знала, что он обручен, – ни за что б не стала встречаться. Думала – свободен. Вот и выходит все-таки, что обманывал Реутов двоих. Галина прочитала о происшествии в газете, там были названы фамилии. И теперь молодая женщина терзалась мыслями: а что, если невеста поручика узнала об их связи и не смогла пережить этого? Тогда она, Галина, виновата в смерти девушки!..
– Да где ж ее вина! – горячился Николай. – Что рядом с ней оказался негодяй? Так и та девушка – Женя – тоже обманулась. Видно, немудрено было.
– Немудрено, – согласился Митя. – Но что он сам, поручик, ей говорил, как все объяснял?
–
Кожевников вздохнул глубоко, пошевелил, разминаясь, плечами, заулыбался смущенно:
– Я, Митя, может, еще вернусь сюда, коль жив останусь. За ней. Это ей только кажется, что она старше. А сама такая беззащитная, доверчивая. А уж как женщина – не знаю, бывает ли лучше.
Он вдруг замолчал, заметив, что товарищ не знает, куда деть глаза.
– Ну, болтун, ну, дурак! – Николай стукнул себя кулаком по лбу. – Митя, не думай, что я такой похабник! Это окопный треп въелся в привычку. Знаешь, там одни мужики, да смерть, да грязь кругом, вот и разговоры такие... вольные. Привык.
– Да ладно оправдываться! – Дмитрий был сердит на себя: покраснел, как барышня. – Я чувствую, ты что-то узнал о деле? Или нет?
– Есть один штришок, странный вроде бы. Я, конечно, наводил разговор на поручика. Галина все хотела забыть о нем, а я все спрашивал, ну, будто ревную. Она, слово за слово, много о нем рассказала, но все обычное. А вот одно... В общем, два раза она слышала, как он, по ночам, спящий, говорил по-немецки.
– На немецком языке? – поразился Дмитрий. Он ожидал что угодно, но только не это.
А Николай подхватил:
– Точно, на немецком. Ну ладно бы один разок – может, газет начитался или там книгу какую. А то через время, в другую ночь, – опять. И так – Галя говорит – шустро болтал, вскрикивал, вроде команды отдавал. Она не поняла ничего, языка не знает.
– Он-то может и знать, работает в таможне.
– Смотри... – Николай глядел пытливо и тревожно. – Чуется мне, есть тут над чем подумать.
– К чему бы это, к чему?! – Митя вдруг заволновался, дыхание стало прерывистым, в висках запульсировала кровь. Что-то, что-то он должен вспомнить! Все, вспомнил. – Знаю! – выдохнул он. – Смотри, Коля! – Он выхватил из кармана газету, лихорадочно развернул. – Ты просил прошлый раз, чтобы я принес газету, которая была в руке у Жени, хотел сам ее просмотреть. А теперь я знаю, что нужно там искать. Вот заметочка. Она отчеркнута, будто ногтем. Я и сам на нее обратил внимание, но никак ни с чем не мог связать. А теперь, кажется, связь есть!
Николай взглянул туда, куда Митя возбужденно тыкал пальцем:
– Дай-ка прочту.
– Ты вслух, вслух читай!
Кожевников согнул газету удобнее и в нижнем углу прочитал маленькую заметку:
– «В городе Саратове задержан за бродяжничество некто, назвавшийся колонистом Супрасельского общества Белостокского уезда Гродненской губернии Вильгельмом Мейстером. Приметы задержанного: около 19 лет, росту 2 аршина 2 1/2 вершка, волосы русые, усов и бороды нет, глаза голубые, нос прямой, лицо бледное, овальное, на левой голени глубокая язва, страдает туберкулезом легких и кости. Лицам, которым известно происхождение и звание задержанного, довести до сведения».
Еле дождавшись, когда Николай произнесет последнее слово, Митя выхватил у него газету.
– Видишь, этот задержанный немец! Не знаю еще, какая тут связь, но она есть! Я чувствую!
Николай снова заглянул в заметку, повторил:
– Вильгельм Мейстер. Да, бедный парень, совсем больной... А зацепочка есть, точно!
– Спасибо тебе, Коля! – Дмитрий заторопился. – Я пойду. Потом заскочу к тебе, расскажу... Вечером. Или завтра. Все, побежал!
И он в самом деле чуть ли не побежал к кованым воротам.