Выстрел в Опере
Шрифт:
А Киммерия — та самая земля, где Орфей вошел в Аид.
— Макс Волошин считал, Коктебель — это и есть Киммерия.
Выстроенный в двух шагах от моря Волошинский дом, окутанный хитросплетеньем многоярусных голубых, деревянных террас, — отдалялся.
Берег был далеко. Но Мир — по-прежнему близко, и потому Маша, с детства боявшаяся заплывать далеко от берега, не боялась ничего и могла сосредоточить внешний и внутренний взор на приближающемся «носу» поэта-волшебника.
Его «лоб», «брови», судьбоносный «нос» и неважная «борода» отделяли со стороны моря курорт от заповедного
— Карадаг означает Черная гора. Это вулкан, ему сто пятьдесят миллионов лет. Иногда вулкан просыпается. Но в газетах об этом не пишут. Официально его считают потухшим, — рассказывал дядя.
И Маша не могла не заметить, что морщинистое лицо перевозчика то и дело подергивается недоумением, и подозревала вопрос, не дававший дяде покоя.
Рыжая, рыжебровая, рыжересницая Маша была чересчур не похожа на черноволосого Мира, чтобы принять их за брата с сестрой. И еще меньше походила на девушку, с которой парень, наделенный роковой внешностью бога, мог носиться как с писаной торбой.
А носился!
На руках перенес ее в лодку. То и дело наклонялся к ней, проверяя, не мелькает ли в ее глазах страх или грусть. Мир смотрел на бесцветную замухрышку в мужеской рубахе мешком как на сидящий рядом с ним смысл своей жизни.
— Если захотите купаться, то лучше у Золотых ворот. Там купался сам Пушкин. Он ездил по Крыму. И нарисовал наши Золотые ворота. Потом рисунок нашли среди его бумаг… [25]
— А нельзя остановиться? — прервала студентка.
25
Путешествуя по Крыму, А. С. Пушкин сделал набросок Золотых ворот на полях рукописи «Евгений Онегин».
Пока их судно обминало пограничную гору, каменный поэт заболел сифилисом — «нос» Волошина ввалился, исчез. И вдруг лицо распалось, превратилось в скалистую рябь.
Маша держала глазами то место, которое еще мгновенье тому казалось несомненным «носом», и боялась его потерять!
— Чего ж нельзя? Можно. — Дядя отпустил весла. — Только купаться тут не рекомендую. Лучше к воротам вас отвезу. Или в Сердоликовую бухту. Там Макс Волошин и Максим Горький раз так напились…
— А вы не знаете, случайно, под носом Волошина, — палец Маши показывал на остренький выступ, — нет никакой пещерки? Тайничка?
— Не слыхал о таком. — Сдержанный дядя не стал проявлять признаков удивленья. Вместо этого вытащил из-под скамьи холщовую сумку, а из нее — старый бинокль. — Но если вам надо, то посмотрите.
Мир заботливо помог Маше настроить оптический прибор, а прибор в свою очередь помог убедиться — под «носом» все же была неглубокая выбоина.
«Конечно, — помыслила разведчица Прошлого, — Лира маленькая, поместится и туда. И отсюда не будет видно. Но зачем оставлять ее там? Дунет ветер, и она свалится в море. Если б Булгаков хотел ее спрятать, он нашел бы надежный тайник».
Маша попыталась представить Булгакова, карабкающегося по возвышающейся над ними
Картинка была абсурдной.
Зачем Михал Афанасьевичу лезть на опасную, отвесную гору? Для чего?
«И почему амазонки, став птицами, перебрались именно в Киев, став Киевицами?» — дернул запоздалый вопрос.
— Там дальше, — подбодрил их лодочник, — в Карадаге много пещер, если вам надо.
— Поплыли. На обратном пути еще раз посмотрим. — Мир, как обычно, прочел мятущиеся Машины мысли, прежде чем она успела облечь их в слова.
— Так вас пещеры интересуют? — Лодочник взялся за весла. Он разрешил задачу: красавца и замухрышку объединяло какое-то общее дело. — Тут есть одна. Вам будет интересно. Там снимали фильм «Человек-амфибия», про Ихтиандра. Но дальше чем на тридцать-сорок метров туда никто не заплывал. Никто не знает, какой она длины. Говорят, она ведет прямо в Ад…
— В Ад? — То же самое говорили про Кирилловские пещеры их Киева!
— Ну, не в Ад, а в Аид, куда Орфей за женою ходил, — буднично пояснил дядя Миша.
Ад. Аид. Пекло.
Киев и Коктебель были связаны между собой…
Адом.
Маша взбудораженно взмахнула руками.
Саквояж, дремавший у нее на коленях, подпрыгнул и громко булькнулся за борт.
— Ой! — застонала студентка. — Там журнал. И конспект Кылыны!
— Я достану, — уверенно сказал Красавицкий.
Он привстал, намереваясь нырнуть.
— Нет, — вцепилась в его рукав Ковалева. — Не надо. Он мне все равно не поможет. План Кылыны я запорола. Нужно изобретать свой.
— Деньги в кармане, — успокоил лодочника Мирослав.
— Это-о хорошо, — сказал успокоенный. — Бона, ваша пещера!
— Смотри, — усмехнулся Мир, — человек-амфибия!
Из грота выплывал человек.
И Маша вытянула шею, на секунду поверив, что увидит персонажа Александра Беляева.
А во вторую секунду не поверила глазам.
Отчаянным одноруким кролем, волоча за собою метлу, из пещеры выплывала Землепотрясная Даша.
— …и тут я, наверно, в какую-то дыру провалилась. Чуть от разрыва сердца не сдохла. Метров сто вниз летела. Если б не метла, разбилась бы на фиг! Я когда первый раз с пятиметровки в бассейне прыгнула, так ногами о воду шарахнулась, ходить не могла. А тут сто метров… Но она, милая, сама меня догнала. Я ее — хвать! И мы мирненько спустились вниз. А ты меня еще отговаривала брать метлу в Коктебель! Она мне два раза жизнь спасла.
— Даш, Киевицу невозможно убить.
— Но ушибить-то можно! И больно!
На обратном пути — из Крыма в Киев — им достался полупустой вагон и совершенно пустое купе. И, пользуясь его пустотой, Даша в третий раз в мельчайших подробностях живописала свои приключения (на контрасте с которыми привидение Мира, обнаруженное в лодке с подругой, оставило Чуб почти равнодушной). А еще высовывала то руку, то голову в опущенное наполовину окно и играла с ветром.
— Ну, чего скажешь?
— Скажу, — патетично произнесла студентка-историчка, — что, кажется, мы с тобой только что доказали существование амазонок!