Выстрелы на перевале

Горбань Валерий Вениаминович

* * *

Звук открываемой двери словно током ударил.

Метнувшись к телевизору, Зина выключила его и, как подкошенная, рухнула в кресло.

– Что с тобой, ты что колотишься?

– Что-то сердце прихватило...

"Знает или нет? Ведь целыми днями у телевизора торчит. Знает или нет? Надо уйти. Если знает, то все уже понял".

– Ой, а ведро-то я тебе не дала. Мусора куча.

– Завтра вынесешь. Я уже нагулялся.

– Чего оно будет вонять. Ладно, сама вынесу. Ты сумку пока

разбери, продукты - в холодильник.

– Куда ты, если сердце прихватило?

– Да на свежем-то воздухе лучше будет.

Шла на кухню, а затем в прихожую, не чуя ног.

"Позволит уйти или нет?
– Захлопнув за собой дверь, судорожно вздохнула: похоже еще не знает. Что же делать? Так, ведро - под лестницу и - к Тоньке. Та всегда найдет решение".

Почти бегом спустилась вниз и, тихо охнув, остановилась.

В подъезде стояли шестеро. Четверо, как в кино, в бронежилетах, касках, с автоматами. Двое - в гражданке. Один, прижав Зину к стене, прикрыл ей рот сильной ладонью. Второй, помоложе, поднял на уровень ее глаз фотографию, которую только что показывали по телевизору.

– Он? Я спрашиваю: он?

Зина кивнула головой.

– Дома?

Снова кивок.

– Ключи...

Тихонько звякнула связка, вытащенная из кармана пальто.

– Слушайте меня внимательно: если вы ничего не знали, вам ничего не будет. Только не надо нам мешать. Если вы надумаете ему помочь, то он либо побежит, либо будет сопротивляться. В любом из этих случаев он будет убит. Вы меня хорошо поняли?

Зина беспомощно кивнула головой. Слезы градом катились из ее глаз на ладонь опера.

– Не плачьте, он ваших слез не стоит.

Малой быстро разложил продукты в холодильнике: "Ничего, хозяйственная клуша. Только надоела уже. Сердце у нее прихватило... Меньше трахаться надо, сучка ненасытная. Хотя и для него вовсю старается, делает, что не пожелаешь, даже что самой не нравится. Такая же дура, как Нинка. Мы с тобой, мы с тобой... Я сам с собой. Может, сменить хату? А то вчера расхозяйничалась и чуть в сумку его не залезла. Белье стирать надумала. Пришлось опять скромника изображать. Ай-яй-яй, ой-ей-ей, мне стыдно тебе грязные трусы совать. Смешно, да не очень. Только бы эту бучу переждать, да в Якутию прорваться. Там меня уже никто не ищет... Да, а с пивком она, молодец, угодила. Крепкие напитки в моем положении ни к чему. Но пивком отчего не побаловаться. Что у нас по ящику? Надоел уже этот аппарат. Вчера с тоски взялся за книжку: какой-то детектив дешевый, но весь вечер и полночи оторваться не мог. А потом дрых до обеда".

Малой открыл бутылку, включил телевизор, уселся в кресло и вдруг, резко наклонившись вперед, застыл, всматриваясь в свою фотографию и вслушиваясь в голос, который запомнит на всю оставшуюся жизнь.

Потому что голос этот, уже после

того как закончится объявление, вновь, но уже язвительно и вживую прозвучит над его правым плечом:

– Ну что, нравится? Сам позвонишь в милицию, или граждан попросим?

Почти теряя сознание, Дегтярь медленно повернул голову.

Сзади, полукругом, стояла группа захвата. Справа - Игорь. Слева - Жорка.

Обалдевший от невиданного и наглого вторжения Арамис, вжавшись в угол, растерянно оглядывал чужаков, как бы решая, стоит ли связываться, а если да, то с кого начать. Наконец, безупречной собачьей интуицией почувствовав, что не стоит, он с тяжким вздохом улегся в углу.

Вслед за псом, как по команде, вздохнули и расслабились милиционеры, понявшие, что ни одомашненный хищник, ни озверевший человек не собирались сопротивляться.

* * *

9 мая

Жорка спал. Его можно было трясти, поднимать, ронять, он бы не проснулся. В его измученном мозгу работал лишь один крохотный участочек. Тот, который помнил вчерашние слова следователя Кирякова:

– Сегодня и завтра я управлюсь сам. А послезавтра мне вас всех нужно будет тоже допросить как свидетелей.

Вот послезавтра, к немалому облегчению уже встревожившейся жены, он и проснется.

Михалыч тоже лежал. Под "Запорожцем". Проклиная на всех известных ему языках (русский литературный, русский матерный и "феня") "этот ... ... ... гроб", он занимался самым любимым, кроме работы, делом: старательно смазывал различными маслами свое и без того уже чумазое лицо, одежду и, немного, детали автомобиля.

Сашка играл с дочкой в прятки. Двухлетняя кроха, закрыв глаза ручонками, кричала: "Ку-ку", а потом заливалась звонким смехом, подсматривая сквозь пальчики и видя, как большой, но не сообразительный папа старательно ищет ее под кроваткой. Хотя каждому известно: чтобы Лелечка нашлась, надо просто убрать ручки с глазок.

А два опера ели курицу. Обалденную, купленную на рынке курицу, начиненную гречкой, черносливом, орехами и какой-то фантастической приправой.

И еще они пили водку. Маленькими коньячными рюмками по двадцать пять граммов.

Рядом сидели их жены и смеялись. Резко отпустившее нервное напряжение и накопившаяся усталость сыграли занятную шутку с их мужьями, обычно весьма осторожными по отношению к алкоголю. Было, действительно, смешно смотреть на Игоря, внезапно опьяневшего с двух маленьких рюмашек и несшего веселую чушь, и на Виктора, который, по ходу вставляя реплики и подначивая приятеля, не замечал, что и его дикция уже далека от левитановской.

Все эти люди имели право отдыхать и веселиться так, как им хотелось.

Сегодня огромная страна праздновала День Победы над миллионами убийц. И святому празднику уже не могли помешать те трое.