Выстрелы в замке Маласпига
Шрифт:
– У меня секретный материал, – сказал Натан, поворачивая ручку двери от кабинета. – Я не могу записывать это даже в твоем присутствии. Я вернусь через минуту. – Он зашел внутрь и запер за собой дверь.
– Вы знаете, – Сандро ди Маласпига перегнулся через стол, – все время, пока я был у себя дома, я скучал по Флоренции. Это довольно странно, потому что я предпочитаю жить в Замке.
Они ужинали в ресторане высоко в горах около Фьезоле; из сада, где они сидели, открывался вид на один из самых красивых городов, которые когда-либо
В его отсутствие она много о нем думала, и, когда он заехал за ней в гостиницу, она поразилась, как он красив, хотя в этой красоте ей чудилось что-то зловещее. Он был очень рад видеть ее, и ей пришлось, скрывая свой страх, притвориться, будто она тоже очень рада.
– Разве вы не любите Флоренцию? Она просто замечательна.
– Люблю, – сказал он, – но еще сильнее я люблю Маласпига. Там я вырос, там мой родной дом. Наверно, я очень скучал по вас, поэтому и спешил вернуться.
Его темные, почти черные глаза пристально за ней наблюдали: в их выражении она чувствовала что-то страстное и в то же время устрашающее. Сейчас он не был прикрыт своим обычным светским шармом, и она видела перед собой человека сильных страстей и непреклонной, воли.
– Может быть, – уклончиво сказала Катарина и отвернулась.
Рука со сверкающей на мизинце золотой печаткой придвинулась к ней ближе.
– Вам не нравится, когда я говорю такие вещи?
– Нет. Они меня смущают.
– В прошлый раз вы говорили о моей жене – не это ли причина?
– Да, конечно. – Она заставила себя отвернуться от сверкающей панорамы ночной Флоренции и взглянуть на него.
Он положил свою ладонь на ее руку.
– Вы заблуждаетесь, Катарина. Мы живем порознь вот уже многие годы, нас ничто больше не соединяет.
– Но разве она в этом виновата? – Ей вспомнились слова Джона Драйвера: «Она несчастна... Он обращается с ней совершенно непростительно». Она хорошо понимала, что он может быть очень жесток, язвителен или безразличен. Она ведь слышала пленку с их разговором. Она его жена, а он, презирая ее чувства, говорит, что желает кого-то другого...
– Если кто в этом виноват, то только она, – убежденно сказал он. – Не думаю, что вы мне поверите: вы истинная эмансипированная американка, всегда на стороне своего пола, против мужчин. Но на этот раз вы несправедливы. Я ничем не обязан Франческе.
– Мы родственники, – сказала Катарина. – Почему бы нам не оставить все как есть. Я не хочу никаких осложнений. К тому же я очень скоро уезжаю домой.
– Я знаю. Поэтому и не могу позволить себе терпеливого ожидания. Обычно я действую более изощренно.
– Обычно? – холодным тоном переспросила Катарина: ее раздражали его надменные притязания. Пересиливая себя, она хотела уйти из ресторана, прочь от него, прочь от обволакивающей атмосферы его желания. До сих пор она ненавидела его отвлеченной ненавистью – как человека, из-за которого погиб ее брат и множество других невинных жертв; теперь она ненавидела его за то, что он старается покорить ее.
– Я не живу с Франческой, – сказал он. – Хотя и не могу сказать, что веду монашеский образ жизни. Вы получили ответ на свой вопрос?
– Я
Вдруг он рассмеялся.
– Похоже, мы ссоримся. Пожалуй, это добрый знак – извините. Я больше не буду смущать вас и портить вам вечер. Я привез вас сюда, чтобы вы насладились одним из лучших видов Тосканы. Пейте свой кофе, Катерина, и не сердитесь на меня.
Он впервые произнес ее имя на итальянский лад. Она почувствовала, что краснеет. «Вот прохвост, – мысленно выругалась она, – он знает все уловки».
– А я и наслаждаюсь. – Вспомнив о Рафаэле и о том, что ей предстоит сделать, она с невероятным трудом заставила себя улыбнуться. – Вы должны сделать скидку на мое американское благоразумие. Мы не так стремительны в своих поступках, как вы здесь.
– Когда вы уезжаете? – Он убрал руку.
– В конце следующей недели... И у меня есть к вам одна просьба.
– Я слушаю, – сказал он подчеркнуто ласковым тоном. – Я был бы просто счастлив сделать что-нибудь для вас.
– Не могла бы я побывать до отъезда в вашем Замке? Мне бы этого очень хотелось.
– Но ведь я давно хочу показать вам Замок, с самого вашего приезда. Когда бы вы хотели его посмотреть?
– В начале следующей недели. Это не будет для вас обременительно?
– Какая восхитительная застенчивость! Вы полны противоречий. Гордитесь своей независимостью, на редкость обидчивы, но смущаетесь, как маленькая девочка, когда нужно о чем-нибудь попросить. Мы завтра же поедем в Маласпига. Все вместе, так что вы будете под нашим общим покровительством, – и я покажу вам все. Включая и родственника, с которым вы еще не познакомились, – дядю Альфредо.
– Вы никогда о нем не упоминали – он там живет?
– Да. Теперь он там живет. Но после войны, когда мы оказались в трудном положении, нам пришлось поместить его в приют для престарелых, возле Массы. Это один из тех домов, которые содержат монахини. В Италии таких не много. Мы еще не усвоили англосаксонские традиции отсылать своих стариков умирать среди чужих. – Он закурил сигарету. – Как только смог, я привез его обратно в Маласпига. Никогда не забуду того дня, когда я забрал его из приюта. Он рыдал, как ребенок. И в то же время смеялся. Я думаю, он вам понравится. Старик очень эксцентричный, но совершенно безобидный. Я уверен, что он вас полюбит.
Она старалась не смотреть на него, потому что он вновь завладел ее рукой, и она не могла ее отдернуть.
– Он брат вашего отца?
– Да. Он всегда был немного странноват, совсем ребенок. Война оказалась для него страшным потрясением. Он ненавидел немцев. Мама все время опасалась, как бы он не выкинул чего-нибудь против них. Франческа, еще до нашей женитьбы, предлагала отослать его обратно в монастырь. Но я не захотел об этом и слышать. Он все же узнал об этом и так и не простил ей этого. У вас обеспокоенный вид. Уверяю вас, что у вас нет никаких причин для беспокойства. Он очень милый старик, который любит всех, кто хорошо к нему относится. А я знаю, что вы будете к нему добры.