Вытащить из петли

Корнуэлл Бернард

— Так почему же Бонапарт проиграл? — сварливо вопросил граф.

— Потому, что бросил кавалеристов в атаку без поддержки пехоты или артиллерии.

— А почему он ввел кавалерию в бой именно тогда, не раньше и не позже? Отвечайте-ка.

— Он сделал ошибку, милорд, даже самые лучшие генералы порой ошибаются.

Граф нетерпеливо похлопал по подлокотникам коляски:

— Бонапарт не совершал бесполезных ошибок. Он, может, и был мерзавцем, но умным мерзавцем. Итак, почему?

Сандмен вздохнул:

— Наш строй был прорежен, мы занимали оборону

на противоположном склоне холма. По-моему, нас даже не было видно. С французской стороны могло показаться, что мы просто исчезли. У них перед глазами был пустой косогор, они, должно быть, решили, что мы отступаем, и ринулись в атаку. Могу я спросить вашу светлость, что случилось с горничной вашей жены на Маунт-стрит?

— Жены? У меня нет жены. Мэддокс!

— Милорд? — Слуга шагнул к коляске.

— Принеси-ка, пожалуй, курятины и шампанского, — распорядился граф и сердито взглянул на Сандмена: — Вы там были, когда императорская гвардия пошла в атаку?

— Был, милорд, от залпов, возвестивших о начале первого наступления, до самого последнего выстрела.

Граф поежился и неожиданно произнес:

— Ненавижу французов. Мерзкое племя. При Ватерлоо, капитан, мы стяжали славу!

Сандмену довелось встречать людей, подобных графу, — помешанных на Ватерлоо и стремящихся вызнать о каждом памятном миге того страшного дня. Их всех объединяло одно: никого из них не было на поле битвы.

— Сколько раз французская кавалерия шла в атаку?

— Мне бы всего лишь хотелось узнать, милорд, перебралась ли сюда из Лондона горничная по имени Мег.

— Откуда мне, черт возьми, знать про слуг этой стервы? А вам-то это зачем?

— Один человек, милорд, сидит в тюрьме и ждет казни за убийство вашей жены, тогда как есть серьезные основания считать его невиновным.

Граф начал смеяться. Смех зарождался в глубине его узкой груди и вызывал слезы у него на глазах. Он извлек из-за кружевной манжеты носовой платок, вытер глаза и хриплым голосом произнес:

— Значит, она даже смертью своей причинила зло? О, моя Селия хорошо преуспела во всем дурном. — Он снова сердито посмотрел на Сандмена: — Итак, сколько батальонов императорской гвардии пошли на приступ?

— Меньше, чем было нужно, милорд. Что случилось со слугами вашей жены?

Граф пропустил вопрос мимо ушей — в эту минуту на край стола поставили курицу и шампанское. Он подозвал Бетти нарезать курицу и, пока она это делала, обнял ее за талию. Поглядев на Сандмена слезящимися глазами, он сказал:

— Мне всегда нравились женщины молодые. Молодые и нежные. Эй, ты! — обратился он ко второй девушке. — Налей-ка шампанского, детка.

Девушка подошла с другой стороны и стала наполнять бокал, а он тем временем запустил руку ей под юбку.

Граф проглотил курицу, вылакал шампанское и отпустил девушек, похлопав каждую по мягкому месту.

— Мне говорили, французская кавалерия ходила в атаку раз двадцать, не меньше. Это правда?

Перед Сандменом, глядевшим в окно, возникли картины из его снов. Французская кавалерия лавиной накатывает вверх

по склону на гребень, что удерживают англичане, кони скользят на сырой земле. В жарком дымном мареве возникают все новые и новые всадники, налетают на британские позиции, британские знамена окутаны дымом.

— Мне одно хорошо запомнилось, милорд, — сказал Сандмен, поворачиваясь к графу. — Я был благодарен французам за то, что, пока их кавалерия топчется на нашем плацдарме, их артиллерия не может накрыть нас огнем.

— Но все-таки сколько раз они ходили на приступ?

— Десять? Двадцать? Они ломились не переставая, а сколько их там было — не разобрать из-за дыма. Нам все время приходилось оглядываться, милорд, потому что всякий раз, прорвав линию обороны, они непременно возвращались.

— Стало быть, они нападали с двух сторон?

— Со всех сторон, милорд. Сколько слуг держала ваша жена?

Граф ухмыльнулся.

— Принеси мне всадника, Бетти! — приказал он.

Когда девушка послушно принесла французского драгуна в зеленом мундире, он поставил солдатика на стол, а девушку посадил себе на колени.

— Я стар, капитан, — обратился он к Сандмену, — и, если вам что-то от меня нужно, следует меня ублажить. Вы расскажете все, что хочется знать мне, и тогда, быть может, я расскажу немножко о том, что хочется знать вам.

Часы в вестибюле за дверью пробили шесть, и Сандмена охватило отчаяние при мысли о впустую потраченном времени. Он понимал, что граф будет вести с ним игру весь вечер и спровадит, не ответив ни на один вопрос.

— Начнем-ка с самого начала, капитан, — сказал граф, — начнем с рассвета, а? Ночью шел дождь, так?

Сандмен обошел стол, так что оказался позади коляски, наклонился, едва не касаясь лицом жесткой щетины парика, и тихо произнес:

— Почему бы нам не поговорить о конце сражения, милорд? Об атаке императорской гвардии? Потому что я был там, когда мы ударили супостату во фланг. — Он пригнулся еще ниже и произнес хриплым шепотом: — Они уже выиграли битву, милорд, им оставалось только преследовать неприятеля, но мы в мгновение ока переменили ход истории. Мы смешали ряды, милорд, открыли по ним беглый огонь, а потом примкнули штыки, я мог бы вам рассказать, как все в точности было. Я мог бы рассказать вам, милорд, как мы победили. Но вам этого не узнать, милорд, никогда не узнать, потому что я, черт побери, позабочусь, чтобы никто из офицеров Пятьдесят второго полка не сказал вам ни слова! Понятно? Всего хорошего, милорд.

И он пошел к двери.

— Капитан! Постойте!

Граф спихнул девушку с колен, его нарумяненное лицо задергалось от волнения. Ему до смерти хотелось узнать, как именно была отбита атака хваленой гвардии Бонапарта. Он велел слугам и девушкам выйти вон.

И все же на то, чтобы развязать графу язык, потребовалось время. Время и бутылка французского коньяка. Но в конце концов граф рассказал горькую историю своего брака.

— Ноги, — мечтательно произнес он, — какие ноги, капитан! Первое в ней, что приковало мой взгляд.