Выйти замуж за бандита. Выжить любой ценой
Шрифт:
Трясу головой, сбрасывая с себя злость Гара, и возвращаюсь к малышке. Она всё также лежит на животе, тихо постанывает, пока Махмуд отдирает тряпку, но не приходит в себя. Опускаюсь рядом, отгибаю край и чувствую тошноту, подкатывающую к горлу. На спине, плечах и шее нет целого участка, вся поверхность покрыта глубокими полосами с запёкшейся кровью.
Веду рукой, боясь прикоснуться, и не знаю, что делать. С расстояния в несколько сантиметров чувствую лихорадочный жар, поднимающийся от тела. Глаза жжёт, в груди ломит, и я понимаю, что это страх. После оттока адреналина, после спада боевой горячки,
— Кончай паниковать, — отвешивает пинок Шахим. — Через четыре часа будем у меня. Лучших докторов я уже вызвал. Просто позаботься, чтобы не попала инфекция, и постарайся её напоить.
Самолёт садится в Алжире, в родной отчине Шахима, и у трапа нас встречает реанимобиль. Забираюсь в него вместе с Никой и всю дорогу внимательно отслеживаю действия врачей. По вене пускают капельницу, подключают датчики кардиомонитора, вкалывают различные препараты. Мы несёмся по улицам города, расчищая себе дорогу воем сирены.
На пороге больницы каталку принимает медперсонал, спешно везёт по коридору и отсекает жену от меня матовой дверью операционной. Рвусь за ней, но Шахим вцепляется в плечо, удерживая на месте и преграждая путь собой.
— Тебе туда нельзя, — ровным тонов втирает мне. — Дай докторам делать свою работу.
Сползаю по стене напротив и не отрываю взгляда от, замазанного белой краской, стекла. Слишком долго, затягивает в неизвестность, медленно схожу с ума. Мне надо быть рядом с ней. Мне нужно держать её за руку и не позволить уйти. Малышка не справится без меня, а я сдохну без неё.
Глава 39
Дамир
Три часа под дверью операционной. Три долбанных часа страха, что потеряю, не удержу. Несколько раз туда-сюда бегает женщина в белом халате, пару раз заходят новые врачи. Они суетятся, верю, делают всё, что зависит от них, но меня ещё больше плющит от страха, потому что мне ничего о ней не говорят.
Шахим рядом нарезает круги, хмурит брови и молчит. Ощущение, будто он знает, что там происходит и пытается скрыть. А если скрывает, то ничего хорошего в операционной нет. Сверлю его глазами, пытаясь прочесть в суровых складках лица скрываемую правду.
— Прекрати прожигать меня, — не выдерживает друг. — Если ещё никто не вышел, значит работают. Значит жива.
— Придурок, — цежу сквозь зубы, срываясь на него.
— Знаешь, брат. Я даже рад, что не уговорил тебя жениться на одной из моих дочерей. Как представлю, что сижу на полу и жду вердикта врачей, спасающих моего ребёнка. У меня их много, и со стороны кажется, что мне на них наплевать, но я своих девочек очень люблю и не хочу таких проблем на их головы.
Он прислоняется к стене, откидывает назад голову, и я вижу, насколько араб устал. Осунувшийся, с тёмными кругами под глазами, с посеревшей кожей, поседевшей бородой и глубокими морщинами вокруг рта. В его возрасте положено лежать на подушках, жрать виноград
Когда последний раз Шахим полноценно спал, или отдыхал? Когда позволял себе расслабиться и насладиться женскими прелестями?
— Прости, друг, что втянул тебя в свои проблемы, и спасибо за всё. Не знаю, что со мной было бы, если б не ты.
— Брось, Мир. Мы же семья, хоть ты и отказался жениться на моей дочери.
Наш разговор прерывает открывшаяся дверь, звонко врезавшаяся в ограничитель. На каталке вывозят Нику, лежащую на животе и укутанную наполовину прозрачными бинтами. Следом за ней выходит кругленький мужичок в маске и золотой оправе.
— Большие повреждения кожного покрова. Пришлось срезать отмирающую плоть. Что смогли, стянули и наложили швы, на некоторые участки пришлось пересаживать материал с бедра. Когда восстановиться, проконсультируетесь с пластическим хирургом, — безэмоционально вещает доктор и прячет глаза. — Организм очень истощён, как будто её длительно морили голодом и заставляли много работать. Хотя, наверное, так и было.
— Ника выживет? — задаю самый сложный вопрос и не дышу.
— Первые сутки самые сложные, — с опаской косится на Шахима. — Если сердце выдержит, то всё будет хорошо.
Беспокойный писк аппарата, отслеживающего работу сердца, резкий запах медикаментов от перевязочного материала, кристальная стерильность Vip-палаты. Отойдя от потрясения, сижу у кровати и рассматриваю свою малышку. Острый позвоночник вот-вот проткнёт повязку на спине, угловатые плечики утопают в матрасе, тоненькие кисти можно обхватить двумя пальцами и между ними останется просвет. Ника настолько худенькая и прозрачная, что становится страшно, как она сможет ходить. Голубые венки избороздили желтоватую кожу, на щеке уродливый порез, а от волос остался только драный ёж, растущий клоками на голове.
— Что же тебе пришлось пережить, девочка моя, — шепчу, наклоняясь и целуя в колючую макушку. — Они все сдохнут, клянусь.
Поправляю простыню, сползшую вниз, оголившую копчик и чуть больше него — нечего пялиться на прелести моей жены, выхожу в коридор, тихо прикрыв за собой дверь.
— Шахим, помощь нужна, — набираю араба, вернувшегося ещё вчера в лоно семьи.
— Аллах! Куда ты снова успел вляпаться? — обречённо выдыхает в трубку друг.
— Я должен отомстить. Ты можешь мне помочь.
— Забудь, Мир. Люби жену, делай маленьких Захратовых и не лезь в это дерьмо. Аль-Саффар тебе не по зубам, да и мне тоже.
— Врёшь, Шахим. Нет ничего, что тебе не по зубам. Помнишь, ты говорил о браке между нашими детьми? Помоги отомстить за мать твоей будущей невестки или зятя.
Вероника
Сколько времени я провожу в кошмаре? В этом аду боли, жара и холода? Реальность, сны, видения — всё перемешалось, не различить фантазию от яви. Где-то в проблеске темноты видела Мира, слышала его голос, чувствовала тепло касаний. Где-то там же сжималась от смеха Гара, злого, ужасающего, полного ненависти.